вздохнул. — Эх, скорее бы сотню накопить! Тогда уж… Тогда калачом меня сюда не заманишь. Ни-ни! А как только куплю в комиссионке старый морской бинокль, как только принесу его домой, сразу же без всякого промедления сажусь за работу! Посмотрим потом, как все заахают: и Пузикова со своими цыплятами, и Анна Абрамовна. Пусть потом говорят: «А ведь наш Ромашка исключительный талант! Такое придумал!»
За чаем, прислушиваясь к ласковому мурлыканью полуведерного самовара с мутными, позеленевшими боками, подобревший Серафим Кириллыч пустился в «приятные для ума рассуждения».
— Жизнь человеческая, брат мой Роман, куда какая мудреная. Возьмем для примерного сравнения мою особь, — мечтательно заворковал старик, откидываясь на спинку скрипучего стула. — Чего, спроси, достиг я в нашей социалистической жизни? Не хвалясь скажу: полного материального и продовольственного обеспечения. И не каким-нибудь тунеядством, а собственным горбом. Тридцать годков трудился на поприще охраны лесонасаждений. И в настоящее время получаю от государства пенсионное содержание.
Серафим Кириллыч отпил из стакана крутого кипятку, погладил ладонью серебристый ежик на большой лобастой голове.
— Сам видишь, брат Роман, хозяйство мое — полная чаша, — продолжал он изливать душу сидевшему перед ним «брату», в награду за смертельную скуку усердно уплетавшему вишневое варенье — густое, засахарившееся и провонявшее нафталином. — Если бы не померла в одночасье в прошлом году моя супруга, что бы, спрашивается, мне еще требовалось? Прямо скажу — ничего особенного. А теперь я одинок, как перст. Управься-ка и с огородом, и с садом, попробуй! Сам видишь — претяжело. И встает на повестке дня вопрос: неминуемо мне обзаводиться сподручной спутницей жизни.
Тут жадный до сластей Ромка чуть не поперхнулся. О настойчивых и пока еще безрезультатных поисках Серафима Кириллыча «сподручной спутницы жизни» знал весь Красноборск. Но престарелый жених оказался на диво разборчивым и привередливым. Одни невесты не устраивали его «по причине преклонных лет», другие оказывались строптивыми или нерасторопными, третьи «не рачительны к хозяйству и легкодумны».
— Признаюсь, брат Роман, от всей души: я даже собираюсь ремонтишком кое-каким заняться. — Серафим Кириллыч искоса, с опаской поглядел на Ромку, выскребавшего из вазочки чайной ложкой остатки варенья. — Надумал печь перекладывать. Пироги чтобы можно было печь, когда хозяйка появится.
Свинцовые глаза старика налились живительной теплотой, скрипучий голос слегка поотмяк.
— Печь надумал перекладывать. Да вот вопрос: где кирпичей достать? И надо-то всего сотню.
— А вы… вы с Татьяной поговорите. Она же на кирпичном! — нашелся Ромка. Про себя усмехнулся, представляя, что бы из этого вышло.
— Тоже мне… насоветовал! — махнул рукой Серафим Кириллыч. — У твоей двоюродной сестрицы, поди, на уме ха-ха да хи-хи! И молодые шалопаи… прости господи!
— Что вы, Серафим Кириллыч! Видели б, как Татьянка нынче поутру одного молодца отшила! — выпалил Ромка, еле удержавшись от хохота. — Честное пионерское! — прибавил он, шаря глазами по столу: нет ли тут еще какого-нибудь лакомства?
— И справедливо, справедливо! — воодушевляясь, закивал старик. — В наше атомное время не часто встречаются серьезные девушки. Таких теперь днем с огнем самой милиции не сыскать! Не подложить ли вареньица, Роман? У меня его предостаточно, не сумлевайся.
Ромка вздохнул.
— Спасибочко. Вот если б вы мне еще… еще пятерку подкинули. — И он снова вздохнул. — Такого другого дурака, как я, вам вовек не найти.
Крякнув, старик пошарил в кармане и положил перед Ромкой рублевку.
Мальчишка тотчас встал.
— Ну, я домой.
— Печь хочу перекладывать, — затвердил Серафим Кириллыч, провожая Ромку до ворот. — Только, брат Роман, ты мне несуразную глупость насоветовал насчет кирпичиков… Можно ли докучать Татьяне Семеновне, сестрице твоей, эдакой невозвышенной действительностью? Насчет кирпичей самое надежное — с мужским полом дело иметь. Любой на поллитровочку согревательного клюнет. — Старик захихикал. — Глянь, какие зреют у меня яблоки. А ранет примечаешь? Редкий, замечу, сорт!
Останавливаясь у ворот, Ромка облизал губы.
— Когда яблоки у вас поспеют, вы того… не забудьте.
— Ну, ну! Не забуду, — все так же препротивно хихикая, Серафим Кириллыч приоткрыл перед Ромкой калитку.
Глава четвертая
В ней повествуется о Ромкиных проделках
Проходя мимо домика тети Паши, в котором жили Сундуковы, Ромка как-то вдруг решил завернуть на минутку к Аркашке.
«Надо ж в конце-то концов выяснить — кто назвонил Пузиковой… ну, про то, как я в море вчера бултыхнулся», — думал Ромка, толкая ногой висевшую на одной петле калитку.
Ему все еще не верилось, да не верилось… Аркашка не казался Ромке двоедушным и болтливым. В его взгляде такая прямота и твердость. Но если не Аркашка, тогда кто же еще чесал языком? Ведь на берегу моря они были только вдвоем!
Легко взбежав на невысокое крылечко, Ромка внезапно оробел. Он еще ни разу не переступал этого порога. Как встретит его молчун Аркашка? А может, он и не один, может, и отец дома?
«Была не была!» — подбодрил себя Ромка и порывисто схватился за железную скобу. Но дверь оказалась запертой. Запертой на крючок.
— Аркашка!
Никакого ответа.
— Аркашка! — еще раз крикнул Ромка. И опять тишина.
Ромка сошел с крыльца. Остановился на углу перед распахнутым настежь окном. Подумал. И вот он уже на завалинке. Взобрался бесшумно, будто кошка. Чуть приподнял свою белесую голову и воровато заглянул в окно.
Эх ты! Такого погрома даже он, Ромка, у себя дома не устраивал. И за что только мать его пилит, когда приезжает из совхоза?
Аркашка пластом растянулся на кровати, зарывшись носом в подушку. Рядом с койкой — колченогий стол. А на нем — всякая всячина: сковородка с объедками жареной головастей чухони и какой-то другой рыбьей мелочи, помятая жестянка с червями, горбушка ситника, моток бечевы…
Видно, спозаранку вскочил нынче упрямый Аркашка, чтобы вернуться домой не с пустыми руками! Набил брюхо и завалился отсыпаться. Даже удилища не убрал — валяются посреди комнаты. И тут же ботинки, скомканное одеяло, закопченный котелок.
Острым цепким взглядом Ромка окинул комнату, словно только что пострадавшую от опустошительного набега азиатской орды.
Что бы ему такое позанятнее выдумать, как подшутить над Аркашкой? А ведь на выдумку он всегда был горазд… Миг, другой, и Ромка уже знал, что ему делать!
С прежней кошачьей сноровкой он легко и бесшумно перемахнул через подоконник. Постоял, чутко прислушиваясь. Аркашка даже не шевельнулся. Тогда Ромка на цыпочках приблизился к его постели.
И, уж совсем не робея — на свою беду, Аркашка спал без задних ног, — проворно сдернул со спинки кровати полотенце. Одним концом полотенца обвязал поцарапанную Аркашкину щиколотку, чугунно- бронзовую, вымазанную в глине, а другой конец узлом затянул вокруг железной ножки кровати.
«Порядочек! — ухмыльнулся про себя Ромка. — Сейчас проделаем еще один номер и смываемся подобру-поздорову!»
Нацепив на крючок жареную сорожку с провалившимися глазами, Ромка поставил удилище в голове у Аркашки. Бесхвостая рыбешка болталась над самым носом храпуна.
С теми же предосторожностями, с какими Ромка крался к постели Аркашки, он заторопился обратно к
