видно: серьезный. Выслушал нас и спрашивает механика: «У вас, товарищ Веревкин, тут все в порядке, — и на сердце показывает, — не тревожит? Механик глаза вытаращил, ничего не понимает. «Сердце,— говорит, — у меня в порядке, не жалуюсь». А Петров ему: «Плохо это, товарищ Веревкин. Плохо, когда сердце за производство не болит». Тут я не выдержал, закричал: «Да у него вместо сердца мочало, товарищ Петров!» Такой смех поднялся! Только я опять кричу: «Дело, - говорю, — такое: ждать дальше никак нельзя. По Волге четвертый день санный путь прекратился. Начнется ледоход что тогда? Давайте, — говорю, — мне бумажку, я сейчас сам пойду в Старый Посад за подшипником».
Тракторист шумно вздохнул и полез в карман за папиросой. Закуривая, он уронил две спички. Савушкин остановился и бережно поднял их.
— Что это вы делаете? — с удивлением спросил Набоков, оглядываясь на Савушкина.
— Может, пригодятся, — сказал бригадир. — Мы их на солнышке посушим.
— Да у меня спичек полный коробок. Если надо — пожалуйста!
— А ты побереги их. Разные случаи бывают. Набоков с недоумением посмотрел Савушкину в глаза.
На лице тракториста заметно проступили темные веснушки.
— Думаете...
— Да нет, ничего не думаю, — мягко сказал Савушкин и улыбнулся. — Осмотрительным быть, скажу тебе, никогда не мешает.
Чтобы переменить разговор, он спросил Леню: - Ты, дорогой, чего это все нас сторонишься?
— Я? Нисколько. Вы разговариваете, а я... — смущенно начал Леня и замолчал.
— Куда путь держишь?
— Домой в Жигулевск.
— С промысла, что ли?
— Ага. Папа у меня геолог. В Яблоновом овраге работает.
— Учишься?
— В шестом классе.
— Ну, а по какому такому делу тебя леший носил в Старый Посад? Разве не видел, что развезло? — полустрого, полушутливо спросил Савушкин.
Леня покраснел.
— Почему леший, когда я сам... К другу в больницу ходил... Он с бабушкой живет. Отец с матерью на фронте погибли... Я Саше учебники отнес и «Двух капитанов». Честное слово, «Двух капитанов»! Вадик Остапов дал. Вадику отец из Москвы привез книгу, а он ее — Саше.
— А звать тебя как, приятель?
— Ленькой.
— Теперь, можно сказать, и познакомились, — медленно проговорил Савушкин. Помолчав, он добавил: —Хорошо это ты делаешь —о товарище беспокойство имеешь.
У Лени дрогнули черные, как уголь, брови, и он с восторгом сказал:
— Вы еще не знаете, какой Саша!
Вдруг Савушкин пристально посмотрел в глаза мальчику:
— Тебя из дому отпустили или ты того... тайком удрал? Леня наклонил голову и промолчал.
Кончился осинник, и опять потянулась холмистая серая равнина с одинокими березками и липами. Тут снега почти не было, лишь кое-где в ложбинах да на опушке в кустарниках виднелись белые прозрачные лоскутки.
Ни одного цветочка, ни одной зеленой былинки. Кругом мертвые рыжие тычины прошлогодней травы, сморщенные, полуистлевшие листья да почерневшие дряхлые пни.
Дорога стала подниматься в гору. Где-то недалеко, за тальником и осокорями, маячившими на бугре, начинался крутой волжский берег.
Леня раньше всех увидел Волгу. Нетерпеливый и порывистый, он взбежал на песчаный пригорок, вскинул над головой руку и весело прокричал:
— Стоит!
И вдруг у него подломились в коленях тонкие ноги, и он подался назад всем своим худым и легким корпусом. Рука медленно опустилась.
Леня не слышал, когда подошли и остановились рядом Савушкин и Набоков. От быстрой ходьбы лицо у Савушкина стало лилово-красным, а на мясистом шишковатом лбу выступил крупный зернистый пот.
Из-под руки бригадир глянул на Волгу. Он даже не заметил, как с его плеча соскользнул и упал к ногам мешок.
Внизу, под обрывом, между берегом и ледяным полем, тихо колыхалось густое расплавленное золото заката. С каждой минутой эта золотая полоса делалась все шире и шире.
Вначале могло показаться, что необычайно пустынная Волга все еще по-прежнему дремлет и, скованная льдом, терпеливо ожидает своего часа и что если бы не плескавшаяся внизу вода, которую нельзя ни перешагнуть, ни перепрыгнуть, то можно, было бы свободно пройти через все это огромное бледно-зеленое пространство и достигнуть того берега с сиренево-синими горами. Но стоило только приглядеться, как уже все становилось ясным: лед тронулся.
Стоявшие на круче хорошо понимали, что переправиться на тот берег нет никакой возможности, но всё еще не могли свыкнуться с этой мыслью и продолжали молча чего-то ждать, не отрывая от реки оторопелого взгляда.
Внезапно встрепенулся Набоков. Тряхнув головой, он сердито плюнул под обрыв и решительно и быстро стал расстегивать ремни заплечного мешка. Потом сел на песок и, сняв с чесанка прохудившуюся калошу, принялся рассматривать ее с таким видом, будто вся дальнейшая его жизнь зависела от прочности этой калоши.
С лица Савушкина сошла суровая задумчивость, он скупо улыбнулся и сказал:
— Ничего, ребята! Одна головня и в печке гаснет, а две и в поле курятся.
— Что ж теперь делать? — упавшим голосом проговорил Набоков. — Меня в МТС ребята с часу на час ждут. А я... Эх!
— Потерпи. Дня через три дома будем, — утешил бригадир.
Тракторист бросил калошу и передернул широкими. плечами.
— Слушать не могу, когда ерунду говорят!— с сердцем закричал он. — Которую весну ледоход по десять дней идет!
— Ну, самое большее, скажу тебе, пять дней... Через пять-шесть дней на лодке можно будет переправиться,— сказал Савушкин.
Тракторист обернулся и схватил его за руку:
— А если сейчас попытаться?
В это время на огромном бледно-зеленом поле, медленно удалявшемся от берега, внезапно вздулся высокий синий горб. Не прошло и минуты, как что-то треснуло, и ледяной горб раскололся, а на пенной воде заколыхались, завертелись мелкие беспокойные льдины.
Набоков опустил руку.
— Теперь, выходит... — глухо заговорил он и осекся, плотно сжав губы.
— Теперь надо место для шалаша искать. Да шалаш до темноты поставить, — просто сказал Савушкин, поднимая с земли свой мешок. — Ну, пошли!
Глава вторая
Первая ночь на острове
Песок на поляне давно просох, и вокруг было светло и радостно. Даже осинки с хрупкими голыми веточками, хороводом обступившие поляну, выглядели как-то празднично.
Некоторое время Савушкин, Набоков и Леня стояли молча, оглядываясь вокруг, каждый со своими невысказанными мыслями.
