— Гамильтонов-Трейси?
— Моих последних хозяев.
— Вот как! — его неописуемо блестящие глаза изучали ее с таким непроницаемым видом, что она понятия не имела, что творится с ним.
— И этот молодой человек познакомился с вами в доме Гамильтонов-Трейси и приехал сюда в надежде снова увидеть вас?
Ее сначала удивили эти слова, потом она возмутилась.
— Увидеть меня? Гувернантку?.. Вернее, няню-гувернантку! — Она устало откинула назад свои белокурые волосы. — Если бы вы знали миссис Гамильтон-Трейси, вы бы не задали подобный вопрос. Полагаю, за все время, что я прожила в семье Гамильтонов-Трейси, я не обменялась и парой слов с Питером. И даже этих двух слов он не помнил, когда несколько дней назад наткнулся на меня на пляже. То, что он отдыхает здесь, — чистая случайность.
— Понятно. — В его черных глазах сквозило такое откровенное сомнение, что она пришла в негодование. Со сдержанностью, заглушавшей несомненное любопытство, он продолжал: — Но с тех пор вы довольно регулярно встречались с ним?
— Мы встречались ранним утром на пляже. Полагаю, в этом нет ничего предосудительного!
— Вы имеете в виду, что он ваш соотечественник? — Ей показалось, что губы доктора скривились в усмешке. — Ну, вероятно… И вы очень молоды… По-видимому, нуждаетесь в общении… Но если вы уже испытываете тоску по дому, вряд ли это хороший признак. Вам нравится здесь?
— Я полюбила это место. Я уже говорила вам, что мне нравится Сан-Сесильо.
— Но это не Сан-Сесильо. Это довольно удаленный уголок.
— Как бы то ни было, мне здесь нравится. По-моему, здесь очень красиво!
Он так легко кивнул головой, что она не поняла, согласен ли он с ней, после чего стал медленно разгуливать по комнате. Взяв в руки пляжное полотенце дочери, все еще висевшее на спинке стула, доктор стал лениво разглядывать его, затем внимательно посмотрел на носок одной из босоножек, выглядывающей из-под постели, и наконец заметил томик английской поэзии, принадлежавший Лайзе, который она дала Жиа. Он лежал на туалетном столике, и Фернандес перелистал его. Засунув руки в карманы, он повернулся к Лайзе:
— Я понял, что друзей у вас немного, и, разумеется, не ожидал, что вы наткнетесь на одного из них — в буквальном смысле слова — так скоро!
Лайза попыталась убедить его:
— Мистер Гамильтон-Трейси вовсе мне не друг. Я фактически ничего не знаю о нем.
— Но вы будете продолжать встречаться с ним, пока он здесь?
— Я — может быть, если… если вы не возражаете.
В ее голосе вдруг послышалась такая усталость, что Он не мог не заметить этого. Когда она в очередной раз откинула волосы со лба, будто они давили ей на голову, он, прищурив глаза, спросил:
— Как давно вы уже сидите у постели Жиа?
— С самого утра. Вы же велели, да и я сама в любом случае не подумала бы оставить Жиа одну!
— И вы, подозреваю, не завтракали?
— Нет, но это не имеет значения. Мы обычно ходим на пляж до завтрака.
— А на ланч вы что-нибудь ели?
— Сеньора Кортина принесла мне что-то на блюде.
— И вы поели?
Так как обе пары глаз, словно загипнотизированные, смотрели на злополучное блюдо, так и стоявшее на подоконнике почти нетронутым, Лайза сочла за лучшее промолчать.
— По-моему, вам следует принять ванну и переодеться, а потом спуститься в библиотеку и что-нибудь выпить, — с неожиданной проницательностью предложил доктор Фернандес. — После чего вы, разумеется, пообедаете с нами.
— О, если вы не возражаете, я бы не стала… я имею виду обедать с вами… — начала было Лайза, но тут проснулась Жиа и, потянувшись, схватилась за нее маленькой ручкой.
— Нет, нет! Вы не должны уходить, — почти властно закричала девочка. — Я не хочу, чтобы вы меня покидали!
Отец холодно взглянул на нее.
— Ты уже вполне здорова, — сказал он. — По крайней мере, достаточно здорова, чтобы остаться одной. Мисс Уоринг и так сидела с тобой очень долго. Если тебе что-нибудь понадобится, у тебя есть звонок. Сеньора Кортина услышит его в кухне.
Жиа умоляюще смотрела на отца. Мне опять может стать плохо.
— Тебе не будет плохо, — последовал холодный ответ.
— Но мне может стать плохо… — захныкала девочка, — и я привыкла, что Лайза всегда со мной! Она всегда обедает здесь, вместе со мной…
Что? В этой спальне? Он определенно был шокирован.
— Нет, нет, в гостиной, за дверью, — поспешила вмешаться Лайза.
Ее удивило странное поведение доктора, который мог проявить такую заботу о ребенке, а в следующий момент почти оттолкнуть его. Это укрепило ее в решении остаться с Жиа.
— По-моему, это разумно, ведь было бы абсурдом ожидать, чтобы сеньора Кортина вела себя по отношению к нам так же, как с вами и доньей де Кампанелли!
Она не вполне понимала, почему упомянула донью де Кампанелли и почему ей показалось совершенно естественным связать воедино их имена, но что произошло — то произошло, и это имя сорвалось с ее губ. Ей показалось, что он на мгновение нахмурился, после чего довольно резко произнес:
— Разумно или нет, но сегодня вечером вы отступите от заведенного вами же обычая. Жду вас в библиотеке через полчаса!
— Мне и правда не хотелось бы…
— А я не намерен обсуждать этот вопрос!
Он повернулся, и Лайза тотчас же склонилась к Жиа, чтобы утешить ее. Но тут она услышала, как он сухо заметил, стоя в дверях:
— У нее нет температуры, и, если вы оставите ее одну, она заснет. Сон для нее сейчас важнее вашего присутствия, хотя вы, вероятно, предпочитаете не верить этому!
Эти слова не только удивили ее, но привели в негодование: утром он откровенно обвинил ее в небрежности, а вечером вменяет ей в вину, что она балует свою воспитанницу! Это было так несправедливо, что ей захотелось окликнуть его и высказать ему все.
Но это не тот человек, которого осмелишься окликнуть, тем более что ты просто служащая, да к тому же никому не известная англичанка!
И она не в первый раз задавала себе вопрос, не разумнее ли было бы не поддаваться искушению остаться в Испании и еще большему искушению — чаще видеть его! Чем больше она его узнавала, тем острее чувствовала свою второсортность. Их разделяет огромная пропасть в общественном положении, и с ее стороны непростительная дерзость мечтать, чтобы хоть иногда он относился к ней не просто как к своей служащей.
Лайза настолько остро ощущала это, что когда она спустилась в библиотеку, ей казалось, что ее окружает аура дурных предчувствий.
Библиотеку украшали полотна Тинторетто и греческая бронза. Освещенная последними лучами заката, комната была особенно уютной. Бронзовые люстры сияли, как зрелые луны, а
