жадных объятиях, впиваясь ненасытным ртом в девичье податливое тело, требующее любви. И, утопая в его руках, Рута счастливо смеялась. Она твердо знала, что князь обязательно женится на ней, а прежнюю супругу отправит в монастырь, как всегда делал старый князь Владимир. Да разве может быть иначе, если ей удалось напоить князя своей кровью — перед тем, как Святополк впился в нее злым поцелуем, она изо всех сил укусила свою нежную губку, так, что почувствовала соленый привкус крови. Именно это посоветовала старуха ведунья, когда Рута наведалась к ней со своей печалью.
— …Люблю я его! Помоги! Приворожи!
Старая Омша с неудовольствием разглядывала красивую боярышню, упавшую перед ней на колени.
— Приворот может бедой обернуться и для тебя, и для твоего парня. Зачем гневишь Богов? Ты красива, твой отец богат — любой молодец и без заговора отдаст тебе свое сердце.
— Нет! Тот, кого я люблю, даже не смотрит в мою сторону! Он должен увидеть меня… должен стать моим…
— Глупишь, девица. Или что недоговариваешь? Кого присушить решила?
— Святополка… — уронила дорогое имечко боярышня.
Старухе показалось, что она ослышалась.
— Святополка? Опального князя?
Девушка обреченно кивнула.
Омша грубо ругнулась, не веря своим ушам.
— …И как же это тебя угораздило! Проклят он Богами еще до рождения — из-за родичей своих. Отец его, князь Ярополк, погубил своего единоутробного брата Олега, а потом и сам сгинул по приказу второго брата, «пресветлого» князя Владимира. Мать Святополка Павлина жила в христианском монастыре, обещала хранить девичью невинность ради любви к своему Богу, но, оказавшись в плену, не задумываясь, стала наложницей князя Святослава. Потом долго приминала перины в постели его старшего сына. А когда Ярополка зарезали варяги Владимира, она столь же легко приняла ласки нового киевского князя. Павлина мечтала родить Владимиру наследника, не зная того, что уже была беременна от Ярополка. Святополку известна история его появления на свет. Помысли — каково ему жить на земле с таким грузом? Лютую злобу и зависть получил он в наследство от родичей. И жена досталась ему под стать: спесивая и злая. У отца ее, короля ляхов, руки по локоть в крови, а сам он — распутник и сластолюбец, хотя исповедует веру во Христа. Жен бесстыже меняет каждый год. Недавно, говорят, к дочери князя Владимира, Предславе, сватов засылал, да княжна отказала ему, гордячка оказалась, не тебе чета.
— Мне нет никакого дела до Предславы! А то, что Святополк злым слывет, так потому, что любви и ласки с рождения не видел. Жена его — гадина болотная, плесенью и холодом от нее за версту веет. А я смогу, я сумею отогреть его сердце, я развею по ветру его одиночество! Помоги мне в этом!
— Не обманывай себя. Волк всегда останется волком. И не тебе его лаской одаривать. Знаешь ли: кто предал отца твоего любушки? Никто иной, как твой отец, боярин Блюд! Ведаешь теперь, что задумала неладное? Ступай прочь!
Опешив, Рута в ужасе уставилась на старуху, бросившую ужасное обвинение.
— Как смеешь ты говорить такое о моем отце! Да я… Да отец тебя за такие речи лютой смертью казнит!
— Не пришел еще мой час с жизнью прощаться, — Омша, равнодушно отвернувшись от девушки, принялась невозмутимо помешивать в горшке какое-то варево. — А про то давнее дело немало людей ведает. Отец твой неспроста себя молитвами изводит — грех давний замаливает. Но все напрасно: твои старшие братья головы на ратном поле сложили во славу князя Владимира, а меньшой жив лишь заботами сестры твоей. А все потому, что Павлина, мать Святополка, умирая, прокляла отца твоего за то, что не помог ей стать княгиней киевской. Он выдал ее князю, когда она ожерелье отравленное Рогнеде преподнесла. Не знала глупая, что дни ее самой уже сочтены были — в родах смерть к ней подошла. Вот тогда-то гречанка заклятие на боярина Блюда наложила. Мол, лишь тогда его потомство счастье обретет, когда звезды, падающие на землю, любовью в сердцах обожженных обернутся. Когда-то давно освещали землю звездные дожди, а месяц темным плащом укрывался, и познала счастье Павлина в объятиях князя Святослава…
— Тебе-то откуда известно это?.. — недоверчиво покачала головой Рута. — Эти сказки ты сестре моей рассказывай! Купава любит их слушать, а мне совсем другое от тебя нужно.
— Я роды у Павлины принимала, вот этими самыми руками твоего Святополка умывала. Умирая, гречанка и прошептала слова те злые. Я не решилась стать вестницей злосчастья и скрыла их от боярина Блюда. Тебе вот первой о них сказала.
— Что ж, даже если так… Быть может, наша любовь со Святополком разрушит заклятие его матери… — Рута вновь рухнула к ногам старухи и с силой обхватила ее колени. — Помоги мне!
— Дура девка! — попыталась оттолкнуть девушку старуха. — Я же сказала: проклят он, твой князь окаянный! И без всякого зелья ты погубишь себя, связавшись с ним. А сотворив приворот — не только сама сгинешь, но еще и зло своим родным принесешь.
— Помоги! Умру без его любви! — жарко зашептала Рута, обжигая ведунью огненным взором. — Какое мне дело до всех прочих, если чахну без ласки его… Возьми — вот золотые серьги с яхонтами… Ничего не пожалею, если поможешь мне.
— Ладно, — неожиданно согласилась Омша, в чьих глазах при взгляде на сережки с самоцветами загорелся жадный огонек. — Приворот накладывать не стану, но советом помогу. Скоро купальская ночь, я сделаю так, что князь окажется на берегу Днепра. А ты уж не зевай — напои его несколькими каплями своей крови. Сильнее этого средства может быть лишь грудное молоко, но у тебя его, похоже, не предвидится. А теперь ступай прочь, у меня и без тебя дел полно…
Все вышло, как нельзя лучше. Князь сразу же выделил Руту из толпы девушек и решительно увлек ее за собой в перелесок. А она и не думала сопротивляться. Одурманенная своей страстью, девушка обвивалась вокруг князя хмельной лозой, впивалась в губы князя жарким поцелуем, одаривала пылкой любовью, опьяняла обещанием земного рая… И Святополк отвечал ей жадными ласками, от его сильных объятий до сих пор сладко ныло тело, от злых поцелуев горели губы, а голова кружилась в ожидании будущего счастья.
И ощущая в своих волосах заплутавший мужской запах, Рута упивалась желанной победой. Какое ей дело до ругани отца, угрозы вовсе не пугают ее. Лишь только батюшка узнает, с кем она была в эту ночь, весь его гнев растает.
Но все вышло иначе. Стоило только Руте произнести заветное имечко, как отца едва удар не хватил. Судорожно глотая воздух, словно рыба, пойманная в сети, Блюд медленно опустился на лавку. Боярыня Орина, забыв о дочери, принялась суетиться вокруг него, а ключница торопливо наливала в чашу настой валерианового корня. В последний год Блюд стал часто жаловаться на сердце, и Купава каждый день заботливо заваривала для отца травы, чтобы они всегда были под рукой. В это утро снадобье оказалось весьма кстати после жестокого подарка, преподнесенного непутевой старшей дочерью.
Отдышавшись, боярин медленно поднялся на ноги и, весь черный от гнева, снял со стены кожаный хлыст, которым не раз стегал провинившихся холопов…
