пятых родах она скончалась вместе с ребенком. Эта же женщина была чуть не полной ей противоположностью.
Она смотрела на гостя со сложным выражением – и выжидательно, словно он должен был что-то неприятное для нее сообщить, и с любопытством, которого он тоже не мог уразуметь. А потом вдруг, без причины с его стороны, а может, он причину эту попросту не понял, стала она на него поглядывать с откровенным неудовольствием.
Но князь-хозяин всем был доволен, быстро начал хмелеть, даже разговор у него сделался заплетающимся. Князь Диодор уже хотел отправиться в баню, которую усердно топили на заднем дворе, но Аверит и не думал отпускать его. Убедившись, что племянник напился- наелся, он повел его в свою библиотеку, которая для него всегда была главным и самым приятным местом в доме.
– Сейчас покажу такое, что ахнешь, князь, – говорил он, обнимая Диодора за плечо. – Я на это четыре пуда серебра чистого извел, и еще не менее пуда придется тратить… Сам все увидишь.
Князь ожидал чего угодно, даже какого-нибудь заумного кодекса древнего царства, случайно уцелевшего в войнах, кипевших во времена великих завоевательных походов первой и второй, не руквацких еще Империй. Но то, что он увидел, было и впрямь неожиданно и удивительно.
Всю несоразмерно огромную комнату, потеснив даже любимое кресло князя и его диванчик, на котором он любил поваляться, занимал низкий, едва выше колена, прямоугольный стол, забранный легкой и плотной серой тканью. Диодор присмотрелся, это был редкий на Миркве шелк, почти невесомый, но крепкий и плотный до такой степени, что из него можно было, пожалуй, и паруса шить. Лежал он, по-видимому, на высоких, выше плеча, тонко изготовленных перекладинах из бронзы, которые проходили через весь стол и со всех его четырех боков. Князь Аверит закричал, повернувшись к двери:
– Свечей сюда, да поболе!
Тут же появился давешний слуга, который нес в обеих руках по здоровенному, на двенадцать свечей шандалу, чуть не приседая под их тяжестью. За ним следовали три мальчишки, каждый из которых тоже волок по такому же шандалу, приседая уже по- настоящему. Князь указал расставить свечи по четырем углам стола, а один поставить пока на столик сбоку, заваленный книгами, из которых торчали разные закладки.
– А теперь!.. – Князь Аверит привычно и умело сдернул завесу, и перед Диодором предстала чуть не вся руквацкая Империя, сделанная рельефными складками по всему столу. – Ты вот что, Тимоха, – продолжил князь, не оборачиваясь к слуге, и наслаждаясь ошеломленным видом гостя, – принеси-ка поднос сюда, да добавь вина, пива и полынной настойки. Мы тут теперь побеседуем обо всем, что на уме и на душе лежит.
Князь Диодор обошел сооружение – иначе не скажешь – и снова, и еще раз. Он не видел прежде такой искусной и точной работы, сделанной с таким любованием и явным удовольствием.
– Мне пришлось двух фрягов, искусных в ювелирности, из самой Гуни приглашать, да еще одного свена с севера, специалиста по картам и по книгам про путешествия. Они уж года три как меня обирают, но зато… – Аверит довольно улыбнулся. – Сам Кесарь ко мне, бывало, заезжает, не со свитой, а частным порядком. И Патриарх многажды бывал, чтобы на работу эту взглянуть. Они уже не раз предлагали ее им передоверить, что государь наш, что Патриарх, да я не согласился. Вот умру, – князь перекрестился, – тогда, говорю, и возьмете, а сейчас, мол, работа незакончена, многое уточнить нужно, переделать даже.
– Что же тут переделывать? – удивился Диодор. – Все в точности, как во сне – спишь и видишь мир наш сверху.
– Не в точности. По ширине, пожалуй, я сам проверял, все точно. Но горы, чтобы рельефнее было, пришлось повыше сделать, и реки некоторые жирнее, и озера чуть расставить… Да еще и города при этом сместились, вот смотри, Мирква наша, вроде, большой город… Ты не поверишь, в нем, как мне один подьячий из Жительного Приказа говорил, триста тысяч живых душ. Триста тысяч! А с мимоезжими да приезжими и до четырехсот может доходить, особенно во времена торжищ разных. А тут всего-то – пятнышко… В общем, города у меня тоже чуток увеличены.
– А по мне, соразмерность… карты этой вызывает восхищение.
– Знаю. Я когда эту штуку затевал, и не думал, что она такой красивой получится. Ан, получилась!
Они выпили, князь Диодор ходил, осматривал те места на макете, где бывал сам, где воевать приходилось. И не уставал удивляться совершенству работы.
– Ты смотреть смотри, князюшка, – сказал князь Аверит, – а все же объясни мне, зачем на Миркву пожаловал?
Диодор сказал, не отрываясь от зрелища, что его вызвали. А он должен был подчиниться. Аверит тут же стал задавать вопросы, что с князем Диодором в последнее время случалось? Тот отвечал, многое вспомнил, но не все, да разве за таким вот разговором обо всем, что с ним на войне бывало, расскажешь?
А потом случилась странная штука, вероятно, сам вид макета, или рассказ Диодора вызвал у князя Аверита необычайный приступ откровенности, неожиданный для него самого. Или рассказ гостя подсказал хозяину, как долго он так-то не разговаривал, и захотелось тоже сказать, какие мысли приходили ему в голову в последнее время, о чем читал и размышлял. А может, он уже изрядно нагрузился водочкой, и повело его… Немного.
– Князюшка мой, – заговорил Аверит вдруг другим голосом, напористым и сильным. – Ты посмотри только! Вот она – наша третья Империя, лежит перед нами скатертью. Кстати, однажды я видел скатерть у одного заморского гостя, на ней тоже карта была выписана, не так искусно, как у меня получилось, но тоже хороша была. Она-то мне и подсказала… Нет, не о том я хотел. Вот Империя, от западных морей и мелких королевств до Желтой страны, от северного океана до южных степей и гор, и еще дальше, до Черного материка. Ведь не бывало еще такой, и как говорят святые мужи, уже не будет.
– Так говорят, – усмехнулся князь Диодор.
