И пеньковую пряжу плетет в кружева. Отпевайте немых! А я уж сам отпою, А ты меня не щади — срежь ударом копья. Но гляди — на груди повело полынью, Расцарапав края, бьется в ране ладья. И запел алый ключ. Закипел, забурлил… Завертело ладью на веселом ручье, А я еще, еще посолил. Рюмкой водки долил. Размешал и поплыл в преисподнем белье. Перерезан в венки мелкий лес вдоль реки. Покрути языком — оторвут с головой. У последней заставы блеснут огоньки, И дорогу штыком преградит часовой. — Отпусти мне грехи! Я не помню молитв. Если хочешь — стихами грехи замолю. Но объясни — я люблю оттого, что болит, Или это болит оттого, что люблю? Ни узды, ни седла. Всех в расход. Все дотла. Но кое-как запрягла. И вон — пошла на рысях! Эх, не беда, что пока не нашлось мужика. Одинокая баба всегда на сносях. И наша правда проста, но ей не хватает креста Из соломенной веры в «спаси-сохрани». Ведь святых на Руси — только знай выноси! В этом высшая вера. Скоси-схорони. Так что, брат, давай! Ты пропускай, не дури! Да постой-ка, сдается, и ты мне знаком… Часовой всех времен улыбнется: — Смотри! — И подымет мне веки горячим штыком. Так зашивай мой мешок да наливай посошок! На строку — по глотку, а на слова — и все два. И пусть сырая метель все кроит белый шелк, Мелко вьет канитель, да плетет кружева. ,
Гонорар составителя и автора вступительной статьи по его желанию перечислен на счет, открытый для сбора средств на сооружение памятника А. Башлачеву.
