посмотрел на Голикова. – Вы закончили, Александр Яковлевич?
– Еще несколько слов, – майор мельком взглянул на настенные часы. – Основной фигурой, интересующей следствие, безусловно является Борохович. После появления бывшего полицая по городу прокатилась волна преступлений. Одна из целей его приезда – укрыться, переждать, возможно, обзавестись новыми документами. Другая цель – избавиться от опасных свидетелей. Бороховичу было выгодно убрать с дороги Моисеева. Вопрос, как он это сделал – чужими руками или лично…
– Простите, что перебиваю, но лично – вряд ли, – заметил Железнов. – Я ознакомился с делом Моисеева. У Бороховича – он небольшого роста – тридцать восьмой размер обуви, а в деле фигурируют отпечатки сорок первого размера.
– Боюсь, это далеко не единственная неувязка в логических построениях Александра Яковлевича, – интригующе произнес Струков. – Определение степени виновности Кормилина тоже, с моей точки зрения, не вершина дедукции.
– Что вы имеете в виду? – Воронов вопросительно посмотрел на подполковника.
– Явка с повинной сама по себе еще ничего не доказывает. На допросе Иван Трофимович изо всех сил старался приуменьшить свою роль. Он, дескать, являлся лишь передаточным звеном между поставщиком и исполнителем, а больше знать ничего не знает и в глаза никого не видел. Гражданин Кормилин, по- видимому, забыл о своем предыдущем, заведомо ложном заявлении по поводу изготовления паспорта Моисеева. И до чего же складно и невинно выглядит история с попыткой наезда. Сам, мол, едва не оказался жертвой, самого хотели устранить, да по счастливой случайности не вышло. Ну, а время прихода Кормилина в милицию, выражаясь вашей, Александр Яковлевич, терминологией – прямое попадание в «десятку». И не просто попадание, а с тридцати шагов с завязанными глазами – через несколько часов после того, как погибли и Границкий, и Саркисов. Где он находился эти два с половиной часа – отсиживался на скамейке в тихом скверике или где-нибудь в другом месте – восхитительно непроверяемо.
«Действительно, – с досадой подумал Голиков, – проверить показания Кормилина сложно. Сиди теперь и слушай эту демагогию. Может, напомнить ему, что пару дней назад он был главным противником ареста Кормилина».
– Сейчас возникла ситуация, – войдя в раж, Владимир Петрович ускорялся по накатанной дорожке, – когда Кормилину необходимо предъявить четкое обвинение. Улик против него вполне достаточно, чтобы передавать дело в суд. А что касается Эльякова и других лиц, замешанных в махинациях с мехами, считаю, их можно выделить в отдельное производство и пусть этим делом занимается Антон Васильевич.
– В принципе, я не возражаю, – заволновался Конюшенко, – но насколько такое решение целесообразно? А вдруг тот же Эльяков окажется виновен не только по нашей линии?
– Минуточку! – в дискуссию вмешался Воронов. – Мне кажется, следует выслушать до конца майора Голикова.
Голиков продолжил так, будто его доклад не прерывали.
– Борохович прибыл к нам с награбленным золотом. А если нет? Вас не удивляет такая постановка вопроса? Позволю себе коротенький экскурс в прошлое. Отступающие части СС прятали архивы и материальные ценности, которые невозможно было вывезти, а свидетелей, в том числе своих же пособников, уничтожали. Я подумал: а что, если бывший полицай знал что-либо «о подобном захоронении в нашем районе или, что более вероятно, сам побывал после войны в родных краях и зарыл в лесу награбленное. Тогда, по крайней мере, взаимоувязываются отдельные детали:
– ворсинки тика на заднем сиденье – следы от мешка;
– пот на теле убитого – свидетельство о выполнении им физической работы;
– бензин, разлитый вокруг машины, – верное средство отбить собакам нюх и таким образом не дать обнаружить след к месту, где находится тайник;
– «потерянные» полтора-два часа – уже не потерянный для нас промежуток… Естественно, после того, как золото извлечено на свет божий, Моисеева убирают. Школа фашистского прихвостня не прошла даром. С целью практической проверки этой версии предлагаю провести повторный осмотр места происшествия и организовать поиски тайника в лесном массиве в районе семнадцатого километра Семеновского шоссе.
Голиков сел, его пальцы подрагивали. Нервное напряжение достигло предела.
– А что, – сочно сказал Железное, – интересное предложение!
– Одобряю, – после некоторого раздумья кивнул головой Коваленко. – Любой шанс необходимо использовать. Как вы считаете, Григорий Севастьянович?
Глава шестая
«…В ближайшие два-три дня на всей территории республики сохранится сухая, ясная погода. В западных областях ночью минус 3–8, днем 2–4 градуса мороза, на востоке – около нуля. На дорогах возможен гололед. Мы передавали вечерний выпуск новостей».
Голиков открыл дверь. Под ногами у него нахально прошмыгнул Филимон – удрал резвиться во двор. Майор не спеша разделся, выключил радиоприемник и пошел на кухню. Матово-стеклянные дверцы буфета были со вчерашнего дня красноречиво распахнуты, обнаруживая за собой зияющую пустоту. «Завтрак съешь сам, обедом поделись с другом, а ужин отдай врагу». Майор заглянул в холодильник – отдавать было решительно нечего.
Голиков поставил на плиту чайник, присел на высокий табурет, автоматически потянулся за папиросами.
«Все, закончу дело – сразу же бросаю курить», – решил он и тут же поймал себя на мысли, что давать подобное обещание ему не впервой. До очередного дела. Сколько их уже прошло, этих дел – сложных и тривиальных, трагических и со счастливым исходом, но такого!..
Голиков знал, бывают преступления, которые так и не удается раскрыть до конца. Процент их невелик. Но по какой шкале можно измерить стоящие за сухими статистическими данными изломанные человеческие судьбы?…
За истекшие сутки расследование продвинулось вперед по нескольким направлениям, но это не сильно радовало Голикова – раскопки не принесли ожидаемого результата. Работу пришлось прервать, в начале шестого – в лесу сумерки сгущаются раньше, а продолжать поиски в темноте, когда необходимо прощупывать буквально каждый квадратный сантиметр – дело бесперспективное.
