с большими кувшинами на плечах. Все это были мирные люди, занятые своими заботами и делами. И наверняка никто из них не желал зла ни Ашоту, ни Жене. Но они видели ребят, с любопытством их разглядывали, особенно по-городскому одетую Женю, так неумело сидевшую на спине ишака. Это очень не нравилось Ашоту. Женя явно не думала ни о какой опасности. И наверное, даже о бандитах забыла. Но он- то прекрасно понимал, что казаки не станут сидеть сложа руки, что они или уже начали их искать, или вот- вот рванут за ними в погоню. При этом они будут спрашивать всех встречных и поперечных, не попадались ли им в пути двое, лет по двенадцати, один оборванный, другая в модном городском платье и сапожках. И тогда любая из этих только что встреченных ими на дороге крестьянок, со страху не задумываясь, даст казакам все интересующие их сведения.
Ашот был бы рад свернуть с дороги снова в горы. Но, как назло, им не попадалось ни одной тропы. Он присматривался к окрестностям, ничего не находил и беспрестанно подгонял ишака. На душе у него было тревожно.
Женя молчала. Казалось, она всецело была поглощена своими мыслями. И вдруг Ашот услышал, как она всхлипнула. Он посмотрел на нее и увидел на ее щеках слезы.
– Чего ревешь? – сурово спросил Ашот.
– Есть хочу. – Женя размазала по лицу слезы.
– А я, думаешь, не хочу? – Ашот смягчился и подумал, что, пожалуй, все же зря не вытребовал у лавочника колбасы и хлеба.
– Я сутки в рот не брала ни крошки, – всхлипывала Женя.
– Я тоже, – сказал Ашот. Но воспоминания об этих сутках, за которые так много всего произошло, вернули его к мысли о том, ради чего он почти бежал сейчас по этой пыльной дороге, немилосердно нахлестывая ишака. В нем словно вдруг что-то оборвалось. И он продолжал уже совсем иным тоном: – Ну и что из этого? Мы с тобой здоровые! Катаемся, понимаешь, на свежем воздухе. А там люди гибнут. Раненые без воды мучаются!
Теперь пришла очередь недоумевать Жене.
– Какие раненые? О чем ты говоришь? – она уставилась на Ашота.
Он понял, что сгоряча выпалил лишнее. Но у него тоже силы были на исходе.
– А… – неопределенно махнул он рукой вместо объяснения.
– Не хочешь говорить, тогда накорми меня, – капризно сказала Женя.
– Чем? – пожелал узнать Ашот.
– Мне совсем чуть-чуть надо, – взмолилась Женя. – Совсем маленький кусочек хлеба.
– Где я его возьму?
– Попроси у кого-нибудь. Вон впереди деревня! – указала она рукой.
Женя сидела на ишаке, и ей было видно, что там впереди. Ашот же шел сзади и ничего не видел. Но сейчас он привстал на цыпочки и тоже увидел в низине серые крыши домов. «Может, на самом деле достать чего-нибудь съестного? Идти еще далеко. Может, и в горах прятаться придется. Тогда голодным крышка. Оба ноги протянем», – подумал Ашот и сказал:
– Хорошо. Я достану еды. Но только дальше ты пойдешь пешком.
– Пожалуйста! – даже обрадовалась Женя. – Думаешь, такое большое удовольствие сидеть на твоем осле?
– И еще! – оставил ее без ответа Ашот. – Будешь мне помогать.
– В чем? Что надо делать? – сразу оживилась Женя.
– Делать – ничего. Молчать надо, – потребовал Ашот.
– Что значит «молчать»? – не поняла Женя.
– Совсем молчать. Будто совсем говорить не умеешь. Будто ты немая!
Женя задумалась.
– А обманывать нехорошо, – вдруг сказала она.
– Знаю, – согласился Ашот.
– А зачем тогда учишь?
– Не обманывать учу. Молчать учу. Это разные вещи.
– А почему я должна молчать? – Женя хотела знать истину.
– Потому, – Ашот подыскивал слова, – что хотя ты и стоишь миллион, все равно обязательно что-нибудь не то скажешь.
– Значит, ты мне не доверяешь, – сделала вывод Женя.
– Доверяю. Но не совсем, – уточнил Ашот.
Так с разговорами они зашли в деревню. Ашот сразу выбрал дом побогаче и погнал к нему ишака. Возле дома он остановился и постучал в окно. Окно открылось. На улицу выглянул сморщенный старик с большим носом и маленькими подслеповатыми глазками. Посмотрев на Ашота и, очевидно, решив, что тот просит милостыню, он сердито спросил:
– Зачем беспокоишь?
– Купи ишака, добрый человек, – без дальних разговоров предложил Ашот.
– Кто продает? Ты? – не поверил старик.
– Откуда у меня может быть ишак, добрый человек? Она продает, – кивнул Ашот в сторону Жени. – Мое дело – погонщик.
– Она? – оценивающе взглянул на Женю старик. Но, очевидно, городская одежда Жени внушила ему доверие, и он продолжил разговор: – Сколько же она за него хочет?
Ашот назвал цену. Подслеповатые глаза старика раскрылись и стали круглыми, как у орла. Ашот испугался, что старик рассердится, и быстро добавил:
– Не дороже, чем все просят, добрый человек. А ишак что надо. Хорошему коню не уступит.
Старик не дослушал. Он с шумом захлопнул окно и скрылся за занавеской. Ашот не ожидал такого оборота и невольно обернулся и посмотрел на Женю. Та молчала. Но глаза ее лучились откровенной усмешкой. Это совсем обескуражило Ашота, тем более что не он, а она только что плакала и просила его раздобыть хоть кусочек хлеба. Ашот уже собрался было задать ей вопрос, что, собственно, так развеселило ее, как дверь дома распахнулась, и на крыльце появился тот же старик, но уже в большой мохнатой шапке. И уже не орлиные глаза, а горящие угли светились у него из-под нависших бровей. Старик проворно спустился по лестнице и дважды обошел ишака, насквозь прожигая его пристальным взглядом. Потом он спросил Женю:
– Ваша скотина?
Женя отрицательно покачала головой. Ашот остался этим доволен. Но у старика глаза засверкали еще сильней.
– А чья же? – сразу насторожился он.
– Дедушкина, – совершенно четко вдруг ответила Женя.
– А где дедушка? – сотворил что-то наподобие улыбки старик.
– Болен, – также категорично ответила Женя.
– Чем болен? Тифом? – сразу отпрянул старик.
– Сердце у него болит, – успокоила его Женя.
Старик снова заулыбался.
– А, это хороший болезнь, очень хороший, – забормотал он. – И ишак тоже хороший. Я его покупаю. Только зачем вам, мои дорогие внучки, деньги? Что они сейчас стоят? Одно название. И те, того и гляди, жулики украдут. Послушайте меня – старого человека. Я дам вам козу.
– Козу? – так и поперхнулся Ашот.
– Самую хорошую, – заверил его старик. – И еще столько хлеба и сыра, сколько вы унесете.
– Да зачем нам коза? – завопил Ашот.
Старик изобразил на своем морщинистом лице крайнее удивление.
– Как зачем? – развел он руками. – Коза это шерсть. Это шкура. Это мясо. Это такое молоко, от которого самое больное сердце поправится. Пусть меня накажет господь бог, если я вру!
Сказав это, он набожно перекрестился и дважды громко хлопнул в ладоши. Все остальное завершилось в считанные минуты. Старик быстро загнал ишака во двор, крикнул какой-то женщине, чтобы она поскорее приготовила лаваш и чанах, а сам скрылся в сарае. Через минуту он уже выгнал оттуда во двор козу. Коза
