Никогда не знал район Амагера, не жили у меня здесь ни родственники, ни друзья. Бывал здесь на вечеринках, но слишком пьяным, чтобы сориентироваться. Ненавижу незнакомые места. Я прошу водителя автобуса объявить остановку, дальше иду пешком до Амагерброгаде. Сворачиваю в переулок и спрашиваю дорогу у какого-то алкоголика с овчаркой.
Красный кирпичный корпус, качественная постройка, скорее всего тридцатые годы, жилье для пролетариев. Ее имя написано ручкой на клочке бумаги напротив домофона. Никто не отвечает. Звоню еще. Затем жму на все кнопки подряд. Домофон трещит, пожилая женщина спрашивает, что мне нужно. Реклама, говорю я. Замок гудит, я вхожу.
Двумя этажами выше нахожу ее имя на дверной табличке и звоню. Ничего не происходит, и я начинаю стучать, сначала тихо, затем сильнее. Дверь приоткрывается, на цепочке. Выглядывает Мария, смотрит на меня. По-моему, она ждала кого-то другого.
— Привет, э-э… Меня зовут Янус, я друг Амины.
— Я тебя помню.
— Я хочу поговорить с тобой об Амине.
Она убирает голову, снимает цепочку. Не говоря ни слова, устало машет рукой, приглашая войти.
Я иду за ней через прихожую, крошечную прихожую с плакатом Тома Круза из фильма времен восьмидесятых «Коктейль» и большой грудой обуви, через которую приходится переступать. Стены в гостиной покрашены в оранжевый цвет. Плетеная мебель, журнальный столик с дымчатым стеклом, несколько киноплакатов. Стеллаж, одна-единственная полка которого уставлена книгами, еще полполки с фильмами — «Красотка», «Нотинг-Хилл», все остальное занято идиотскими безделушками: фарфоровая белка, камень с красной надписью «Кипр», фотография Марии в конфирмационном платье. Она предлагает мне присесть, я сажусь на один из плетеных стульев. Она усаживается на бордовом диване напротив. По телевизору с выключенным звуком идет американский сериал.
— Хочешь кофе?
— Я пытался тебе дозвониться, но ты швыряла трубку.
— Я думала, это мой парень или, точнее… бывший парень. — Она на секунду забывает о себе и озабоченно на меня смотрит. — С Аминой что-то случилось?
— Не знаю, я просто ее ищу. А почему с ней должно было что-то случиться?
— Да нет…
— Что?
— Ну, я подумала об этой истории с ее двоюродным братом, но… я не знаю, я довольно давно с ней общалась…
Звонит мобильный, лежащий перед ней на столике, сначала она смотрит со злостью, затем берет трубку.
— Ты можешь понять, что я не хочу с тобой разговаривать? В твоей маленькой головке это не укладывается?
Она встает и выходит на кухню. Говорит так громко, что слышно не только мне и соседям, но и всем жителям Амагера.
Орет на него, обзывает. Что-то там с другой девушкой, а теперь она его ненавидит.
Она еще покричала и закончила разговор, напоследок объяснив, что ему нужно сделать со своим членом. Звучит неприятно. Затем она вернулась. Глаза красные, но делает вид, что все в порядке, виновато улыбается:
— Хочешь кофе или чая, мне нетрудно…
— Что ты там говорила про ее брата?
Она садится на диван, вытирает слезы тыльной стороной руки. Прикуривает сигарету из пачки, лежащей на столике, делает глубокую утешительную затяжку. Если она так цеплялась за его член, то он наверняка на стороне не трахался.
— А, да, история эта идиотская с двоюродным братом из Турции.
— Я ничего об этом не знаю.
Судя по всему, я должен это знать. Она смотрит на меня недоверчиво:
— Ты, похоже, давно ее не видел.
— Да. Так что с этим братом?
— Лучше, наверное, если она сама тебе расскажет…
— Я спрашиваю, потому что беспокоюсь о ней, не потому, что мне сплетни нужны. Если бы мне нужны были сплетни, я бы купил журнал.
Она молчит, больше не доверяет мне.
— Мы ведь ее друзья, так? Конечно, мне ты можешь рассказать.
Она медленно, сквозь зубы выпускает дым, я вижу, как идет мыслительный процесс. Она хочет рассказать. Ей нравится знать что-то, чего другие не знают. И вот уже она мне улыбается:
— Да, так они были в Турции, навещали родственников. И как-то обедали с ее кузеном, и между закуской и супом ей сообщили, что они должны пожениться. Она и кузен. Все это было запланировано уже давно. Они надеялись, что она обрадуется. Не то чтобы ей дали время на раздумье, но она могла вернуться домой и привыкнуть к этой мысли. Что-то не так?
— Ничего. Они должны были пожениться, и что дальше?
— Ну, осенью хотели устроить большую свадьбу. Ей как раз хватало времени вернуться домой и собрать вещи. Она была просто в шоке, когда ей сообщили, они обручились за день до ее отъезда. Я не знала, что ей сказать. Она не хотела замуж, и нашла такое место, где помогают женщинам. Где-то на Тагенсвай, я была там с ней. Ну знаешь, такое место для женщин, которых бьют. Они уже помогали другим таким же, но сначала сказали, что она должна как следует подумать. Но ей не надо было думать, она уже решила. Они нашли для нее жилье к северу от Копенгагена, маленькую комнатку. Однажды, когда родителей не было дома, она собрала вещи и уехала. Я была у нее пару раз. Ничего хорошего, но от города недалеко.
— Где?
Она дает мне адрес. Я записываю его на руке ручкой, взятой со стола.
Она тушит сигарету и закуривает другую. Странно на меня смотрит.
— Ты… м-м-м… сильно потеешь. Ты уверен, что с тобой все нормально?
Я вытираю лоб рукавом:
— Да, все в порядке, со мной все хорошо. Амина, она не общалась с семьей?
— Кажется, с сестрой общалась, с остальными не разговаривала. Боялась, что ее заставят выйти замуж, если найдут.
Я снова вытираю лоб рукавом. Она права, я очень потею, рукав скоро промокнет насквозь.
— Она бросила колледж?
— Не сразу. Сначала моталась туда-сюда. Ей надо было вставать ни свет ни заря, чтобы успеть. Но как-то раз она там увидела своего отца с другом, они стояли у колледжа и ждали. И она не вернулась. Нашла работу возле дома, в гриль-баре. Жарила там картошку фри для прыщавых пацанов на мопедах. Она ее ненавидела.
— А что она теперь делает? Ты говоришь в прошедшем времени. Она сейчас чем-то другим занимается?
— Может, я выдаю желаемое за действительное. Но, честно говоря, не знаю. Я потеряла с ней связь. Ты знаешь, как…
Она смотрит на меня, склонив голову. Смотрит очень внимательно:
— Что? Что, скажи. Я вижу, ты хочешь что-то сказать.
Я качаю головой. Снова вытираю пот рукавом, он мокрый. Она улыбается:
— Ну давай, говори.
Слова полились у меня изо рта, очень быстро, очень громко:
— Почему ты не поддерживала с ней отношения, нельзя же терять связь с людьми, когда она сидит в такой говняной дыре, а ты не хочешь с ней больше общаться. Потому что она теперь одевается немодно, больше не может потратить пару тысчонок в месяц на одежду. Нужно крепко держаться за людей, нельзя
