людей, и более того — в той или иной степени интеллигентов. При этом рейс шел вне всяких договоренностей с мюнхенским аэропортом.
Тут у Максима от грядущей догадки почти перехватило дыхание.
А что если… КГБ?
Из картинки, правда, снова выпадал Блюменцвейг. Но на сей раз его выпадение было не таким диким.
— Вам плохо? — неожиданно услышал Максим у самого уха. Перед ним стояла молоденькая девушка.
— Мне? — растерялся Максим.
— Ну да, — улыбнулась она. — Вы человек пожилой, всякое бывает.
Определение его как пожилого человека неприятно покоробило Максима, но он натянуто улыбнулся.
— Нет, нет, все хорошо.
Он бросил дотлевшую в пальцах сигарету и быстро зашагал в сторону метро.
А вечером в его квартире раздался телефонный звонок.
Максим выскочил из ванной, где принимал душ, и прошлепал в комнату, вытираясь на ходу полотенцем.
— Алло! — крикнул он в трубку, зажав ее мокрой щекой.
— Максим Викторович? — раздался мягкий мужской баритон.
— Да.
— Моя фамилия Зонц. Изя Зонц. Ваш телефон мне дал Анатолий Комаров.
— Я вас слушаю.
— Мне кажется, мы могли бы посотрудничать.
— На предмет, простите, чего? — мгновенно напрягся Максим: слово «посотрудничать» еще с советских времен вызывало у него горький привкус.
— Вы же ищете персонажей для вашей книги?
Формулировка Максима рассмешила.
— Ну да… В некотором роде автор в поисках персонажей.
— Так вот я могу организовать вам встречу с ними.
— Звучит забавно. Как будто они все находятся собранные в одном месте.
— В каком-то смысле так оно и есть, — не смутившись, ответил Зонц. — Впрочем, это не телефонный разговор. Предлагаю встретиться.
VII
В начале семидесятых КГБ начало активную борьбу с диссидентами, самиздатом и всем, что, по мнению власти, подрывало основы советского общества. Как раз в это время рядом с крупным городом С. и возник Привольск-218 с комбинатом для переработки химических отходов. Ничем не примечательный закрытый городок. Потом был громкий отъезд Солженицына, обмен Буковского, создание Московской группы по правам человека, арест диссидента Щаранского и под самый конец семидесятых наиболее активный период правозащитной деятельности Сахарова, закончившейся в 1980 году ссылкой в Горький.
Впрочем, это позже. А в 1979 году кому-то из руководства КГБ пришла в голову дерзкая идея: а что если помещать наиболее надоедливых инакомыслящих интеллигентов не в обычные психиатрические лечебницы, а отвозить в Привольск-218? Ведь распихивать буйных культурных работников по психдомам различного типа — занятие довольно муторное. Тем более что их там все время норовят отыскать пронырливые западные корреспонденты. А тут будет закрыта не лечебница, а целый город. И искать там никому в голову не придет. Конечно, есть опасность, что при определенном переборе там возникнет очаг инакомыслящей культуры, но ведь с другой-то стороны все будут вместе и под неусыпным контролем. (Пару лет спустя, кстати, по похожему плану был легализован и ленинградский рок-клуб.) Наиболее смирных можно оставить в рамках закрытого города, где они будут трудиться на благо общества, то есть на том самом химкомбинате по утилизации химических отходов, а непокорных можно помещать в клинику прямо на территории городка и выпускать их по мере адаптации к новым условиям. В общем, что-то вроде полувольного поселения. Конечно, теоретически можно было бы всех этих писак продолжать выгонять за рубеж, но это означало бы лишь новый виток антисоветской истерии на Западе — и так уже слишком многих выгнали.
Идея с Привольском-218 показалась председателю КГБ Андропову (а после и всему Политбюро) «небезынтересной», ведь таким образом убивали сразу двух зайцев: и комбинат получал рабочие руки, и диссиденты оказывались при деле. Но, конечно, речь шла только о творческой интеллигенции. Все равно сплошь дармоеды и тунеядцы. Как говорится, не жалко. А вот научные кадры должны продолжать работать на обороноспособность страны. Они, в отличие от художников, воду мутили редко. В общем, было дано добро. Правда, кагэбэшники, как это с ними часто бывало, взялись за дело слишком резво и потому тут же, что называется, оконфузились.
В 1979 году некоторым диссидентам было настоятельно «предложено» покинуть Родину. Среди них были как пока еще свободные, так и сидящие по разным спецлечебницам, а то и тюрьмам люди. В июле 79- го был сформирован первый так называемый философский самолет (по аналогии с философским пароходом, на котором, как известно, в 1922-м сливки интеллигенции покинули Страну Советов). КГБ не хотел поднимать лишний шум. Именно поэтому был подобран оптимальный состав, то есть поэты, писатели, журналисты и несколько художников, не отягощенные большим количеством родственников, дабы не вовлекать в эту затею слишком много случайного народа. Кроме того, было принято решение начать с негромких и, прямо сказать, малоизвестных имен — чтоб без лишнего международного шума. Наивные диссиденты приехали в московский аэропорт Шереметьево, чтобы (как они полагали) отправиться в Германию рейсом Москва — Мюнхен. Они попрощались со своими близкими и друзьями, обещали звонить, писать письма и слать открытки. После чего сели в самолет и стали готовиться к новой жизни. И новая жизнь не замедлила явиться во всей красе. Вместо Мюнхена самолет полетел в противоположную от Европы сторону и через четыре часа (как выяснилось позже, беспорядочного кружения) приземлился на аэродроме (точнее, одной-единствен-ной взлетно-посадочной полосе) города С., что рядом с Привольском- 218. Командир корабля объявил, что самолету требуется дозаправка, а пока он просит пассажиров покинуть борт лайнера и пересесть в комфортабельные автобусы, которые доставят путешественников для короткого отдыха в гостиницу. Некоторые опытные диссиденты, которые в этой жизни уже не верили никому и ничему, напрочь отказались покидать борт самолета. Так, диссидентка Кулешова — с большим стажем подпольной работы — начала кричать остальным: «Не поддавайтесь на провокацию!» После чего намертво вцепилась в свое кресло и заявила, что объявляет голодовку. Две сотрудницы КГБ, переодетые в миловидных стюардесс «Аэрофлота», полчаса уговаривали ее не безобразничать и не нарушать инструкций безопасности. Кулешова потребовала гарантий в виде официальной бумаги от «Аэрофлота», где будет указано, что самолету действительно требуется дозаправка. Эту бумагу ей быстро «нарисовали», и она согласилась выйти. Затем «комфортабельный» автобус марки «Ли-АЗ-677» вывез всех пассажиров с летного поля. Наиболее злостных диссидентов, включая уже упомянутую Кулешову, быстро запустили в психлечебницу, где тут же закрыли на замок, а остальных просто подвезли к недавно отстроенной пятиэтажке на центральной улице и со словами «Добро пожаловать в город закрытого типа Привольск-218!» выпустили из автобуса. После чего им посоветовали не терять времени и занимать квартиры, которые им предоставляются щедрым советским правительством.
Сначала был шок. Самые непримиримые стали требовать отвезти их обратно на летное поле и отправить в Мюнхен. Самые умные стали просить вернуть их хотя бы в аэропорт Шереметьево. И, наконец, самые мудрые начали драться за жилплощадь. Особенно яростно сцепились писатель Куперман и поэтесса Буревич, которые некогда сидели в одном КПЗ и даже объявляли совместную голодовку (правда, Куперман быстро сломался, потому что очень любил поесть, а подлые милиционеры подбрасывали ему в камеру книжки о вкусной и здоровой пище с цветными фотографиями, зная, что за неимением иного чтения
