продолжает любить своего мужа. Нет, ни страстью, испытанной ею по-настоящему лишь однажды с Холландом – при воспоминании о нем она и теперь вся трепетала, – нет! Она принимала глубину чувства Клода, на все готового, лишь бы не потерять ее, сносившего любые ее выходки, для счастья которому достаточно было просто держать ее в своих объятиях. Она вспоминала собственное обещание, данное ею на следующий день после бракосочетания с ним, сделавшим ее герцогиней Лоренской и тем укрывшим от опалы: доставить мужу как можно больше счастья и, насколько это возможно, оградить от последствий своих поступков в будущем. Хотя и тогда уже она понимала, что не сможет оставаться верной ему, так же как и не сможет отказаться от интриг, которыми безнадежно была больна.
Счастлива была она и встречей с детьми, в особенности с сыном, которым бесконечно гордилась. В отличие от дочерей, в чьих судьбах главным было удачное замужество, а потому к ним она относилась снисходительно, преждевременно ставший графом Людовик подавал вполне определенные надежды.
Прибывавших в Дампьер гостей принимала она с искренней радостью, ибо с собой принесли они незабываемый дух двора, приблизиться к которому ей не было дозволено. В первую очередь Лорены: самая верная ее подруга Луиза де Конти, сестра герцога де Гиза, с давним и тайным своим супругом Франсуа де Бассомпьером. Красота Луизы была неподвластна времени, да и слывший некогда грозным обольстителем Франсуа сохранял шарм, стройную фигуру и вкус к жизни, которым многие могли бы позавидовать. К тому же они друг друга любили, и не заметить это было невозможно.
Меньше привязанности питала она ко второй чете: Людовику де Роан-Монбазон, графу де Геменэ, и его жене Анне Роанской, дочери вечно бунтующего предводителя протестантов. Несмотря ни на что, то была прекрасная пара: Анна была ровесницей Марии, он – на два года старше, она – красавица, он не то чтобы неказист, но с первого взгляда облик его не запоминался, она – неугомонная, живая, словоохотливая, склонная к интригам, он – само спокойствие, можно сказать, воплощение невозмутимости. Понимали друг друга они не всегда, что, однако, восполнялось в них светским лоском.
Ну и, наконец, «молодожены» из соседнего с ними замка де Рошфор, те представляли собой трудно вообразимое несоответствие. Он – седеющий старикашка, брюзга, посредственность которого порой трудно было отличить от идиотизма. Она – в сиянии своих восемнадцати лет была сама прелесть: кокетливая, откровенно чувственная, но не терявшая при том очарования, державшая своего супруга в руках словно собачонку на поводке. Она тут же обворожила Марию, в свою очередь сама не устояв перед чарами хозяйки, и семейный праздник обернулся соперничеством в красоте четырех женщин.
Верный старой немецкой традиции, издавна чтимой в Лорене, Бассомпьер[2] увлек всех во двор замка к установленной там большой елке, и все украшали ее свечами, лентами, серебряными звездами и золочеными орехами. В камин парадного зала заложили «рождественское полено» – толстый сук старого вяза, – которое хозяин дома окропил святой водой и торжественно поджег, перед тем как все отправились на полуночную мессу в храм, где господа вместе со слугами и крестьянами пели старинные, дошедшие до них из глубины веков песнопения. Затем вместе с престарелым кюре все вернулись к накрытым в замке столам, ломящимся от снеди, которой хватило бы на всю округу, и начался пир, принять участие в нем по заведенному обычаю мог любой пожелавший. Заканчивали празднество взаимными подарками.
Получился по-настоящему прекрасный праздник под холодным, но ясным звездным небом, веселились все по-детски беспечно, радуясь тому, что собрались вместе.
Для молоденькой Эрмины этот праздник стал откровением. Конечно, и у них дома праздновали Рождество, только не довелось ей ранее видеть ничего подобного. Впервые в жизни ее облачили в бархат, атлас и кружево, на ней была даже шляпка из прекрасного зеленого фетра, отороченная рыжеватым, в тон ее волосам, мехом. Помимо того, в подарок от герцогини досталась ей украшенная жемчугом и небольшими изумрудами брошь на шляпку, а от герцога – золотая, тоже с жемчугом, цепочка – настоящее сокровище, и Эрмина горделиво демонстрировала подарки.
Жизнь, которую вели в Дампьере, нравилась ей во всем. Толковая и аккуратная, она быстро усвоила от Марии и Анны обязанности камеристки, а вернее, горничной, прислуживающей знатной даме. Эрмине нравилось перебирать роскошные наряды и драгоценности и сопровождать герцогиню повсюду, куда бы та ни направлялась. Когда же выяснилось, что Эрмина недурно читает и у нее хороший почерк, на нее возложили и обязанности секретаря, и очень скоро ей пришлось справляться со многими делами. Она искренне привязалась к детям: к маленькому Людовику, потешавшему ее своей не по возрасту солидной степенностью, и к младшим девочкам, Марии-Анне и Шарлотте. Обе старшие девочки от умершего первого мужа Марии Люинесса были отданы на воспитание в аббатство де Жуар, настоятельницей которого была Жанна де Лорен, одна из сестер герцога де Шевреза. Так что юная Эрмина Ленонкур нисколько не сожалела о своих выходках, стоивших ей изгнания из нескольких монастырей. Она предчувствовала, что жизнь в Дампьере молодой девушки, наделенной любознательностью и живым умом, может быть весьма и весьма интересной.
Гости, приглашенные на Рождество, покинули замок с тем, чтобы явиться ко двору и засвидетельствовать королю свои наилучшие пожелания по поводу наступающего новогоднего праздника. К ним присоединился и Клод де Шеврез, намеревавшийся поблагодарить Людовика XIII за возвращение супруги, а при случае и попытаться ходатайствовать за полное возвращение ей утраченной милости. Лишь Луиза де Конти осталась рядом с невесткой. Об этом умолила ее Мария, чтобы узнать с ее помощью о своем нынешнем положении и понять, что же говорится и происходит в свите королевы, что никак нельзя было обсуждать в шумное время святых празднеств.
– Конечно, Бар-ле-Дюк – не край света, – говорила она, – однако мне кажется, будто я вернулась из Великого ханства. Говорят ли обо мне или я уже всеми позабыта?
– Позабыты?! Вы шутите! Когда я уезжала из Парижа, вы были в центре всех пересудов. Только что пари не заключали о времени вашего возвращения в свиту королевы! Она очень того хочет, поверьте, и поручила мне горячо расцеловать вас.
– Однако ни король, ни его дорогой Ришелье не желают меня видеть?
– Пожалуй!
– Что же говорит король?
– Оставаясь верным себе, он принял сторону ваших соперников. И даже сказал мсье де Маршевилю, поспешившему всем обо всем растрезвонить, что вам будет позволено вернуться не раньше, чем королева родит наследника...
– Ничтожество! И это после того, что я сделала для его восхождения на трон! Вот уж и вправду бедный Шале умер напрасно!
– Надеюсь, это не стало для вас неожиданностью? Или обаяние герцога Гастона Орлеанского настолько ослепило вас, что вы приняли его за того, кем он на самом деле никогда не был: храбрый, искренний, преданный? Полагаться на него даже в малости – значит заранее проиграть. Он всегда готов на любой союз, сулящий выгоду, а в случае неудачи тут же прячет шпагу в ножны и бросает своих сообщников, отправляясь выторговывать себе отпущение грехов!
Мария удивленно посмотрела на подругу.
– Какая суровая оценка! Но не вы ли были влюблены в него, когда мы склоняли герцога встать на нашу сторону?
– Я не так уж в этом уверена. Не беспокойтесь на сей счет. Теперь он полностью поглощен очередной своей женитьбой.
– И король находит допустимым его усердие в желании заполучить наследника в то время, как наша королева до сих пор не подарила королю сына? Огромное состояние, доставшееся Гастону от умершей супруги, бедняжки Монпансье, вроде было бы должно располагать его к сдержанности.
– О, совсем наоборот! Представьте себе, он снова влюблен!
Мария не удержалась от смеха:
– Влюблен? Этот истовый эгоист? Кто же это вас в том уверил?
– Это неважно, теперь он, кажется, готов сломать копье о всякого, кто осмелится показаться перед глазами его возлюбленной!
– Кто же она?
– Очаровательная Мария-Луиза де Гонзага, дочь графа де Невера и наследница Мантуи. На этот раз ему удалось восстановить всех против себя: короля, королеву, королеву-мать, кардинала Ришелье и весь
