не могли сломить его гордую натуру! Одному Богу известно, что эти негодяи делают с ним!..
Она даже не услышала, как открылся «глазок» в двери. И когда оттуда же пробежал луч света и остановился на скорчившейся в соломе фигуре, она не заметила этого.
– Мой Бог! Это же она! – прошептал чей-то голос. – Откройте немедленно!..
Луч света превратился в поток, льющийся из большого фонаря в руке тюремщика. Он проник в камеру, разгоняя мрак и вырвав наконец молодую женщину из прострации. Она заморгала и выпрямилась, а в камеру уже вошел человек небольшого роста, в черной сутане, с непокрытой седой головой.
При виде черного одеяния Марианна испуганно вскрикнула, ибо в тюрьме появление священника редко было добрым знаком. Но испуг прошел мгновенно, так как новоприбывший уже устремился к ней с протянутыми руками.
– Марианна! Малютка моя!.. Но что ты делаешь здесь?
Ей показалось, что над нею раскрылись небеса, и, потеряв голос, она прошептала:
– Крестный!.. Вы?..
Но радость слишком резко сменила отчаяние. У молодой женщины закружилась голова, и она схватилась за шею старца, который, одновременно плача и смеясь, прижал ее к сердцу. Она бормотала, неспособная еще поверить в такое счастье:
– Крестный! Это невозможно!.. Я грежу...
Видя состояние, в каком находилась его крестница, ее разорванное платье, бледное лицо и взгляд, в котором еще затаился страх, кардинал разразился проклятиями.
– До чего же они довели тебя, негодяи!..
Он продолжал по-русски, изливая свой гнев на тюремщика, который, стоя в двух шагах, с тупостью идиота смотрел на князя римской церкви, обращавшегося с воровкой, как самая нежная мать.
Сопровождавшийся окриком повелительный жест заставил его исчезнуть, тогда как Готье де Шазей пытался усмирить рыдания крестницы, которая теперь, когда нервное напряжение спало, фонтаном лила слезы на его плече и старалась их объяснить:
– Я так боялась, крестный... Я думала... что меня уничтожат, даже не выслушав...
– Было от чего, и я буду всегда благодарить Небо, направившее меня в эти дни в Одессу! Когда Ришелье сказал мне, что у Дюкру арестовали приехавшую вчера путешественницу, которая выдает себя, используя некоторое сходство, за дочь твоего отца и совершила кражу, я для очистки совести поспешил в тюрьму. Я ясно не представлял, что могло привести тебя сюда, но я знал, что только одно существо способно быть похожим на твоего отца: ты! Конечно, меня беспокоила кража...
– Клянусь вам, что я ничего не крала!.. Эта женщина...
– Я знаю, малютка, знаю. Или скорей я сомневался в ней, ибо, видишь ли, с этой женщиной я знаком очень давно. Но пойдем, довольно сидеть здесь. Губернатор сопровождал меня и ждет нас наверху, у коменданта крепости...
Вернулся тюремщик. Он боязливым жестом протянул священнику плащ и поставил перед молодой женщиной испускавший пар стакан.
– Выпей это! – сказал кардинал. – Тебе станет лучше.
В стакане оказался черный чай, очень горячий и сладкий, от которого по телу Марианны разлилось приятное тепло. В то же время священник накинул ей на плечи просторный плащ, укрывший изорванное платье и избитое тело молодой женщины. Затем он помог ей встать.
– Ты можешь идти? Может быть, хочешь, чтобы тебя понесли?
– Нет-нет, мне уже лучше! Тот негодяй бил меня нещадно, но не смог убить! Однако, крестный, необходимо также освободить Жоливаля, моего друга, который был арестован после меня. Я слышала, как его привели сюда.
– Будь спокойна. Приказ уже отдан. Он присоединится к нам у коменданта.
По правде говоря, Марианна не особенно уверенно держалась на ногах, но мысль оказаться так скоро перед лицом самого Ришелье окрыляла ее. Теперь она чувствовала себя способной победить весь мир. Бог не оставил ее, раз он послал ей, едва она попросила, одного из своих самых высоких представителей.
Она уже давно привыкла к полному перевоплощений и тайн существованию экс-аббата де Шазея, чтобы удивиться, увидев его в одежде приходского священника на границе России. Но она не смогла удержаться от восклицания изумления, когда оказалась перед губернатором, которого она считала каким-то чудовищем.
По-прежнему в сапогах, так же небрежно одетый и с неизменной трубкой, лже-Септиманий нервно шагал по «рабочему кабинету» коменданта цитадели, почти пустой комнате, чье пышное название подтверждалось только столом с тремя листами бумаги и чернильницей. Он остановился, повернулся к двери и нахмурил брови, глядя на входящих. По всей видимости, он был в очень плохом настроении и даже не дал себе труда поздороваться.
– Итак, Ваше Преосвященство, это действительно ваша крестница? Никаких сомнений?
– Никаких, друг мой, никаких. Перед вами Марианна д’Ассельна де Вилленев, дочь моего несчастного кузена Пьера-Армана и Энн Селтон...
– В таком случае я с трудом могу поверить, что единственная наследница такого человека забылась до того, что стала простой воровкой.
– Я не воровка! – яростно запротестовала Марианна. – Та женщина, которая посмела обвинить меня, самое порочное, самое коварное и лживое существо из всех, что я когда-либо встречала. Заставьте ее прийти сюда, господин герцог! И посмотрим, кто из нас прав.
– Это как раз то, что я намереваюсь сделать. Графиня де Гаше пользуется особым покровительством Его Величества Императора, и как таковой я должен оказывать ей почет и уважение. И не вам судить о ней, ибо после вашего прибытия сюда вы только причинили беспокойство и вызвали беспорядки. Несмотря на ваше имя и красоту, которой я отдаю честь, вы мне напоминаете одну из тех девиц...
– Если вы позволите, дорогой герцог, – сухо оборвал его кардинал, – но вы не дали мне закончить представление. Здесь речь идет не о девушке... или какой-нибудь девице! Моя крестница имеет право на титул Светлейшее Сиятельство после заключения ею брака с князем Коррадо Сант’Анна, и я полагаю, что вы должны ей оказывать не меньше уважения, если не больше, чем этой мадам де Гаше... которую я, кстати, знаю лучше, чем вы.
Марианна мысленно поручила себя милости Божьей, проклиная фамильную гордыню кардинала, который, требуя от своего друга уважения, разоблачил ее подлинное имя. Темные глаза Ришелье округлились, тогда как одна бровь угрожающе поползла вверх. Его немного хриплый голос сразу поднялся на три тона выше и стал пронзительным и визгливым.
– Княгиня Сант’Анна, каково? Мне знакомо это имя. Я не помню, в связи с чем мне говорили о ней, но, кажется, с чем-то не особенно хорошим. Во всяком случае, ясно одно: она приехала в Одессу незаконно, позаботившись скрыть под девичьим именем свою подлинную сущность. Для этого у нее должна была быть причина...
У Готье де Шазея, кардинала Сан-Лоренцо, терпение не состояло в числе добродетелей. Он с заметным и растущим раздражением следил за диатрибой губернатора, которую грубо оборвал нанесенным по столу сильным ударом кулака.
– Причину мы обсудим позже, если вы действительно хотите, сын мой! Ваше слишком явное скверное настроение не помешает вам принести извинения княгине и признать, что мадам де Гаше далеко не святая, как вы себе представляли!
Герцог закусил губу и откинул голову назад, может быть, чтобы скрыть выступившую на щеках краску. Он пробормотал что-то не совсем вразумительное относительно трудности быть послушным сыном Святой Церкви, когда ее князья начинают всюду совать свой нос...
– Итак? – настаивал маленький кардинал. – Мы ждем...
– Я принесу извинения... гм, госпоже, когда дело прояснится. Пусть приведут графиню де Гаше!
Видя входящей ту, кому она обязана исключительно тяжелым испытанием, Марианна покраснела и хотела броситься на бессовестную особу, которая выглядела как театральная королева. Сильно напудренная, с высоким султаном на голове, опираясь на увитую лентами трость, подобную тем, что некогда Мария-Антуанетта ввела в моду в садах Трианона, с шуршащим шлейфом фиолетового платья, она прошла по комнате, поздоровалась с герцогом, как знающая полагающееся ей место в свете женщина, и, не ожидая
