Питер Бенчли
Бездна
Посвящаю Тэдди и Эдне Такер
1943
Около десяти утра капитан заметил, что ветер начинает стихать.
Сидя в каюте и рассеянно перелистывая страницы журнала, купленного в Норфолке кем-то из команды, он внезапно ощутил изменение в движении судна, смягчение свиста водяного потока вокруг корпуса, услышал приглушенные хлопки парусов, набирающих ветер. Соскочив с койки, он потянулся и направился к выходу.
На переборке слева от двери была смонтирована панель с медными метеорологическими приборами. Стрелка барометра стояла на отметке 29,75 дюймов ртутного столба. Капитан стукнул пальцем по стеклу, и игла быстро сползла к 29,5.
Выйдя на палубу, он двинулся к корме, принюхиваясь к легкому бризу и всматриваясь в линию горизонта.
Небо было безоблачным, но в воздухе сгущалась неясная желтоватая дымка. Капитан прищурился. Вдалеке быстро формировались гряды тонких перистых облаков.
Первый помощник – молодой бородатый шотландец – стоял за штурвалом, направляя судно по невысоким пока волнам.
Увидев капитана, он небрежно кивнул.
– Установили главный? – спросил капитан.
– Да, и средний. Замедляем ход.
– Это ненадолго. Надвигается шторм.
– Сильный?
– Трудно сказать. И радио проклятое молчит. Война слишком затянулась, можно разучиться пользоваться передатчиком. Но сдается мне, что шторм будет отменный. Барометр сильно упал.
Помощник взглянул на часы.
– Сколько еще нам нужно пройти?
– Пятьдесят – шестьдесят миль. Это до Нарроуза. Там осмотримся. Может, решим пробраться в Гамильтон или в Сент-Джордж.
– Не стоит чересчур беспокоиться, – сказал помощник, улыбаясь и похлопывая по штурвалу. – Он еще нам послужит!
Капитан сплюнул на палубу.
– Эта развалюха? Вполне соответствует своему названию. Такой же большой и неповоротливый, как Голиаф. – Он взглянул на небо. – Ладно, по крайней мере, успеем пересечь этот проклятый пролив.
К часу дня плотные серые облака обложили все небо. Ветер усилился до тридцати узлов, взбивая белые шапки пены на поверхности океана, поднимая огромные волны и обрушивая их на нос “Голиафа”, так что деревянный корпус сотрясался. Один за другим два коротких, но мощных дождевых шквала накрыли судно, а с юго-востока надвигалась новая черная масса облаков.
Капитан, переодевшись в резиновый комбинезон, стоял рядом с помощником, старавшимся удерживать постоянный курс.
Боцман, маленький жилистый человек, голый по пояс и промокший до костей, торопливо прошел с кормы к капитану.
– Они в безопасности? – спросил капитан.
– Да, – ответил боцман. – Но, зная их цену, не могу понять, почему ампулы упакованы в сигарные коробки. Возиться с ними – все равно что плясать на яйцах.
– Битые есть?
– Пока не видел. Они отгорожены мешками с мукой. Первые тяжелые капли дождя застучали по лицу капитана.
– Держись курса один-два-ноль, – сказал он помощнику. – Хочу еще немного сократить путь. Если не ошибаюсь, проклятая буря пока не разгулялась в полную силу.
Внезапно направление ветра переменилось на юго-восточное. Его порывы усиливались, трещала оснастка, струи дождя нещадно стегали моряков по лицам.
– Давай ноль-два-ноль! – заорал капитан, пытаясь перекрыть шум ветра.
– Мы можем остановиться! – ответил помощник. Нос “Голиафа” пропорол волну. Где-то впереди с грохотом оторвался кусок обшивки и понесся к корме, ударяясь о переборки.
Капитан наклонился к помощнику и прокричал:
– Никто не останавливается на Бермудах в такую погоду! Тут есть рифы длиной в двенадцати миль!
“Голиаф” еще около часа с трудом пробивался на северо-восток, то и дело меняя курс из-за ветра. Каждый раз, когда судно падало с гребня волны, корпус стонал и содрогался. К трем часам ветер несколько стих, и струи дождя, летевшие почти горизонтально, приняли более вертикальное направление. Непроглядно-серое небо начало светлеть.
Капитан снова переменил курс и в течение получаса двигался на юго-восток, пытаясь выйти к южному побережью возле Нарроуза – единственного безопасного пролива к центру Бермудского архипелага.
– Мы еще походим на этой старой кляче, – крикнул он помощнику, и тот улыбнулся в ответ, облизывая соленые губы.
Часом позже на северо-востоке разразился шторм.
Ветер обрушился на “Голиаф”, вспарывая верхушки волн и вздымая черные водяные горы выше мачт. Уцелели лишь два паруса. Первым раскололся фок-стаксель, круша опоры; оставшиеся клочки парусины свистели на ветру.
Огромная волна подхватила нос и подбросила судно под самые небеса. Находясь на гребне волны, капитан успел заметить тонкую белую полоску на фоне чернеющего неба – это был маяк, но не освещенный (во время войны соблюдались правила затемнения). Он обернулся, чтобы крикнуть об этом помощнику, и в тот же момент судно снова полетело вниз. Водяная стена, перекатившаяся через палубу, повалила капитана на колени. Он заметался в отчаянии, пытаясь ухватиться за любую опору. Руками наткнулся на коробку штурвала и вцепился в нее. Услышав крик, он взглянул наверх. Рулевое колесо вращалось свободно, а помощника прямо у него на глазах поглотила пенящаяся тьма. Капитан вскочил на ноги и схватился за штурвал.
Вновь корабль поднялся на гребень волны, и опять капитан различил белеющий маяк. Попутный ветер не стихал, можно было идти к маяку. Если бы они смогли туда добраться, им удалось бы укрыться в безопасной гавани Сент-Джорджа.
Ветер не прекращался. Раскачиваясь на волнах, корабль устремился на север. На гребне каждой волны капитан вынужден был защищать глаза от струй дождя и брызг пены. Он направил корабль к берегу, чуть правее маяка.
Что-то двигалось в темноте по палубе, приближаясь к нему. Сначала ему показалось, что волны гонят по палубе обломки кормы. Затем он понял, что это боцман ползет к нему, цепляясь за борт из опасения быть смытым с палубы.
Приблизившись на расстояние в несколько футов, боцман что-то крикнул. Капитан расслышал только слово “Дэвидс”. Он кивнул и указал вперед. Лицо боцмана исказилось, и он подполз ближе.
– Это не Сент-Дэвидс, – выкрикнул он.
– Это он, – возразил капитан.
– Говорю вам, это не Сент-Дэвидс, это проклятый Гиббс-Хилл!
– Нет!
– Это Гиббс-Хилл! Посмотрите прямо вперед!
Капитан уставился в темноту. За носом, не дальше чем в пятидесяти ярдах, он увидел то, на что указывал боцман: зубчатую линию прибоя, обозначающую границы рифа. Растерявшийся, ослепленный дождем, капитан не заметил, что на целых двенадцать миль отклонился от курса на юго-запад.
Он резко закрутил руль влево, и судно начало разворачиваться против ветра. На мгновение капитану показалось, что они сошли с рифа. Но тут раздался леденящий душу треск дерева, перерезаемого кораллами. Корабль резко остановился, потом дернулся вперед. Снова замер и снова подался вперед. Нос
