принцессы и готовить ее для публичных аудиенций, празднеств и ежедневного общения при дворе. Он был мастером своего дела. Он мог сотворить простую красоту и красоту лучезарную, он мог сделать безобразность приятной на вид. Она вызывала его к себе и приказывала превратить лучезарность в безобразность. И когда он кончил, никто не мог узнать в ней принцессу Дахора, так ловко работал он своими пигментами и крошечными кисточками.
Когда Джал Хад не смог найти принцессу внутри дворца и никакие угрозы и пытки не смогли вырвать признания о ее местопребывании, он приказал каждую женщину из дворца схватить и доставить в Амор, чтобы держать их заложницами, пока принцесса Дахора не сдастся и не выйдет за него замуж. Все мы, следовательно, были забраны и помещены на военный корабль, который был послан обратно в Амор. Когда корабль, сопровождаемый конвоем, покрыл около четырех или пяти хаадов, разделявших Дахор от Амор, он был замечен флотом Фандала, немедленно атаковавшим его. Конвойные корабли были выведены из строя, а тот, на котором находились мы, был захвачен. Нас доставили в Фандал для аукциона, где меня купил один из агентов Рас Тавас. Остальное ты знаешь.
– А что стало с принцессой? – спросил я.
– Возможно, она умерла – партию женщин, в которой она была, разделили в Фандале – лишь смерть могла помешать ей вернуться в Дахор. Принцесса Дахора, видимо, никогда больше не увидит свою страну.
– Но ты можешь! – вскричал я, – внезапно мне в голову пришел план действий. – Где Дахор?
– Ты пойдешь туда?
– Да!
– Ты сошел с ума, друг мой, – сказала она. – Дахор в семи тысячах восьмистах хаадах от Тунола, за одетыми в снега Артлианскими горами. Ты чужеземец, ты одинок, ты никогда не сможешь достичь его, потому что на пути лежат Тунолианские топи, дикие орды, свирепые звери и воинственные города. Ты лишь бесполезно погибнешь на первой дюжине хаадов, даже если убежишь с острова, на котором стоит лаборатория Рас Таваса; и какие причины побуждают тебя к этому бессмысленному жертвоприношению?
Я не мог сказать. Я не мог смотреть на это отвратительное лицо и на эту иссохшую фигуру и говорить: «Это потому, что я люблю тебя, Валла Дайя!» Лишь это, увы, было единственной причиной. Постепенно, по мере того, как я молчаливо открывал в ней удивительную красоту ума и души, в сердце мое вкрадывалось сознание любви к ней, и тем не менее, не могу этого объяснить, мне не по себе было говорить ей такие слова, этой безобразной старой ведьме! Я видел великолепное жилище, которое должно было приютить равно чудесную душу реальной Валлы Дайи – которую я мог любить, но не мог я любить тело Заксы.
Раздирали меня также другие противоречия, вызывающие большие сомнения – может ли Валла Дайя ответить на мою любовь? Обитающая в теле Заксы, не имеющая других друзей и поклонников, она могла бы из благодарности и чувства полного одиночества потянуться ко мне. Но если бы она еще раз стала Валлой Дайей, прекрасной девушкой, возвращенной во дворец ее королевства, окруженной великими пэрами Дахона, откроются ли тогда ее глаза и сердце для одинокого и не имеющего друзей изгнанника из другого мира? Я сомневался в этом, и еще в том, что это удержит меня от решимости до конца, насколько позволит рок, осуществить сумасшедший проект, заполнивший все мои мысли.
– Ты не ответил на мой вопрос, Вад Варс, – прервала она его мысли. – Почему ты хочешь это сделать.
– Исправить несправедливость по отношению к тебе, Валла Дайя!
Она глубоко вздохнула.
– Не надо браться за это, пожалуй, – попросила она. – Ты лишь украдешь у меня единственного друга, общение с которым – последний источник счастья, оставшегося у меня. Я ценю твое великодушие и твою верность, даже если не могу понять их. Твое бескорыстное желание услужить мне с таким самоубийственным риском волнует меня сильней, чем я могу высказать, и это добавляет еще больше к тому, чем я тебе обязана, но ты не должен браться за это. Не должен!
– Если это беспокоит тебя, Валла Дайя, – ответил я, – не будем говорить об этом, но знай – у меня всегда останется это в мыслях. Однажды я найду путь, даже если план, который я теперь имею, потерпит неудачу.
Дни шли и шли, великолепные марсианские ночи, наполненные мчащимися лунами, следовали одна за другой. Рас Тавас проводил все больше времени со мной, управляя моей работой по трансплантации мозга. Давным-давно я должен был стать специалистом, и я понял, что время, когда Рас Тавас почувствует, что сможет вверить без доли риска моим рукам и мастерству свою жизнь и знания, быстро приближается. Он должен будет всецело быть в моей власти, и он знал, что я знаю это. Я мог убить его, я мог позволить ему навсегда остаться в сохраняющих объятиях анабиоза или я мог обмануть его, дав ему то, что я выберу, даже тело калота или часть мозга обезьяны. Но он должен был сделать выбор, и, как мне известно, как можно быстрее, потому что силы его убывали с каждым днем. Уже почти совершенно слепой, видящий только благодаря удивительным очкам, которые он сам изобрел для себя, он использовал искусственные слуховые аппараты, а теперь и сердце его начало проявлять симптомы утомления, которые он больше не мог игнорировать.
Однажды утром я был вызван рабом в его спальню. Я нашел старого хирурга лежащим – сморщенная жалкая груда иссохшей кожи и костей.
– Мы должны поторопиться, Вад Варс, – сказал он несколько талов тому назад. Это было, когда я послал за тобой. – Он указал на двери, ведущие из его комнаты. Здесь, за этой дверью, ты найдешь все, что нужно, и тело, которое я для себя выбрал. В лаборатории, давно построенной для этой цели, ты совершишь величайшую хирургическую операцию, которая когда-либо была известна во вселенной, перенеся ее наиболее гениальный мозг в самое красивое и совершенное тело, когда-либо представшее перед этими старыми глазами. Ты найдешь голову уже приготовленной, чтобы принять мой мозг. Мозг объекта был вынут и разрушен – полностью уничтожен огнем. Как я мог допустить существование мозга, желающего и планирующего вернуть свое тело! Но я разрушил его! Зови рабов и прикажи им перенести меня на плиту!
– Это не нужно, – сказал я ему, и, подняв его сморщенное тело, как если бы он был ребенком, я перенес его в соседнюю комнату, где нашел отлично освещенную и отлично оборудованную лабораторию, содержавшую два операционных стола, на одном из которых лежало тело человека. На поверхность второго, бывшего свободным, я положил Рас Таваса, затем повернулся, чтобы посмотреть на новую оболочку, которую он выбрал. Никогда, поверьте, не видел я такой совершенной формы, такого красивого лица. Рас Тавас в самом деле выбрал отлично!
Затем я повернулся к старому хирургу. Ловко, как он учил меня, я сделал два разреза и подсоединил трубки. Мой палец лег на кнопку мотора, который должен был накачать вместо крови его удивительную анестезию.
Тогда я заговорил:
– Рас Тавас! – сказал я ему. – Ты долго обучал меня для этого дела. Я неутомимо работал, чтобы не было ни малейшего опасения за его результат. Ты меня учил, чтобы каждое мое действие было основано только на бескорыстии. Следовательно, ты будешь удовлетворен, что я делаю это не для тебя и не потому, что ты мне нравишься, не потому, что я чувствую дружбу к тебе. Ты думаешь, предложил мне достаточно, предложив возможность бессмертия?
– Оставим в стороне то, чему ты меня учил, боюсь, что есть во мне что-то от сентиментальности. Я страстно желаю исправления несправедливости! Я хочу дружбы и любви! Цена, которую ты мне предлагаешь, недостаточна. Ты хочешь заплатить больше, чтобы эта операция закончилась успешно?
Он смотрел на меня непоколебимо в течение долгой минуты.
– Что ты хочешь? – спросил он.
Я видел, что он дрожал от гнева, но не повышал голоса.
– Помнишь 4296-Е-2631-Н? – спросил я.
– Объект с телом Заксы? Да, помню это дело, что из этого?
– Я желаю вернуть ей ее тело. Это цена, которую ты должен заплатить за операцию!
Он свирепо посмотрел на меня.
– Это невозможно! Тело у Заксы. Даже если я отважусь сделать это, я никогда не смогу получить его
