— А может, позвонить ему? — спросил я.
— Да там наверняка никто трубку брать не будет! — ответил охранник. — Он ведь один живет.
— Что ж, спасибо вам, — сказал я. — Пойдем тогда, поищем в другом месте. Мы еще кое-какие телефоны выписали, где люди хотят всякую старину купить.
— Идите, идите, — усмехнулся охранник. — Все правильно. В наши дни, как потопаешь, так и полопаешь, даже в вашем возрасте.
И мы с Лешкой удалились.
— Да здравствуют болтливые охранники! — сказал я, когда мы немного отошли от дома… — Сколько всего мы узнали!
— Если бы мы были взрослыми, он, может, так и не болтал, — резонно заметил Лешка. — А с ребятами что ж языком не почесать…
— Это ладно… — ответил я. — Но что мы теперь делать будем? К кому могла идти эта старушка? Живет там какой-то странный «любитель искусств», довольно богатый мужик. Но его сейчас нет дома, и вряд ли он стал бы давать ключ от своей квартиры какой-то старушенции. Дома только эти молодые художники, Васьковы…
Значит старушка должна была топать к ним. Но они, вроде, совсем другими делами занимаются. Им, модным художникам, незачем выпекать дешевые подделки. Да тут еще всплыло, что у Буркалова был свой интерес к иконам… А ты что думаешь?
— Есть у меня одна версия… — сказал Лешка. — Но давай-ка сначала осмотрим этот дом с задней стороны.
— Ты думаешь, с задней стороны можно как-то подобраться к мастерским по пожарной лестнице или другим способом? — спросил я.
— Угу, думаю, — кивнул Лешка. — Ты же знаешь эти старые московские дворы.
И мы, свернув в проход между домами, пошли по узкой дорожке.
С задней стороны дома и впрямь творилось невесть что. Там, спрятанные подальше от глаз, доживали свой век металлические гаражи, которые, наверное, еще для «Побед» ставили, и которые теперь, похоже, больше служили хранилищами всякого барахла. К ним приткнулись металлические контейнеры для мусора, и над этим окруженном стенами закутком нависало какое-то нежилое двухэтажное строение. И в этом строении и впрямь были внешние лесенки, по которым, если захотеть, можно было подняться на крышу соседнего дома.
— Если мы здесь поднимемся, — прикинул я, — то охранник нас точно не увидит. И пробираться нам надо вон на тот угол, потому что именно там подъезд, в который вошла старушка. Правда, старушка может и не иметь никакого отношения к мастерским, а мастерские — это так, совпадение.
— Совпадение такое, что просто совпадением его вряд ли можно назвать, — возразил Алешка. — Ты и сам веришь, что разгадка всему — в одной из мастерских. Хотя… — он задумался, наморщив лоб. — Хотя, возможно, в твоих словах есть доля правды, и тогда это объясняет неувязку, которая меня смутила…
— Так что у тебя за версия? — спросил я.
— Смотри, — Лешка вздохнул. — Ты согласен, что, по большому счету, вся эта возня с подделками — копеечный бизнес?
— То есть? — я не совсем понял.
— Ну, продают они одну икону от тысячи до двух тысяч рублей. Что-то идет старушке, что-то получает изготовитель подделки. Каждый день старушка с иконой стоять не может, да и на любую подделку время надо. Ну, допустим, старушка стоит по выходным. В месяц выходных дней бывает от восьми до десяти, так? Даже если какие-то иконы она умудряется продать за сто долларов, то все равно выходит, в лучшем случае, пятьсот долларов в месяц. А вернее, четыреста. Сто, скажем, идет старушке, триста — изготовителю подделок. И из этих трехсот он должен еще и краски купить, и хорошие доски, — все это сейчас стоит очень дорого. Да еще, наверное, какую-то сумму надо выделить старушке, на случай, если милиция к ней прицепится. Допуская, что изготовителю подделок остается долларов четыреста, все равно, это слишком маленькие деньги, чтобы такой бизнес представлял интерес для серьезных преступников.
— Но мы же решили, что старушек, скорее всего, несколько, иначе и затевать все не стоит, — сказал я.
— Решили, да. Но я исхожу из того, что у нее есть. У нас есть подделки, сработанные на очень примитивном уровне и очень примитивным методом сбываемые. Есть бизнес, который людям, желающим сорвать большой куш, не интересен. Есть Буркалов, остро нуждающийся в деньгах. Вспомни, мы же заглядывали во всякие художественные салоны и магазины. Хороший пейзаж маслом можно купить и за полторы тысячи рублей. При этом, понятно, магазину идут комиссионные, и художнику, выходит, достается немногим больше тысячи. Допустим, картины Буркалова стоят подороже, но, все равно, больше шести тысяч в месяц он вряд ли зарабатывает. А еще надо и на краски потратиться, и на холст, и на многое другое. Да и за приватизированную мастерскую, наверно, платить нужно порядком, а ведь нужно платить еще и за квартиру. Значит на жизнь ему вряд ли остается больше ста долларов. На сто долларов в Москве только- только протянешь… Пошли дальше. Он привозил какие-то иконы и продал их, пусть и очень дешево, по сравнению с их настоящей ценой. Но даже эта сделка пополнила его карман на какое-то время. Он — профессиональный художник, при всем при том, и владеет всеми техниками. Ему приходит в голову: зачем мотаться по деревням в поисках икон, когда можно их самому выпекать самым кустарным способом? Сам он продавать иконы не может, вот он и договаривается со старушкой, у которой какая-то подработка в этом доме. Уборщица она здесь, или что…
— Почему ты думаешь, что подработка? Может, она здесь просто живет? — спросил я.
— Потому что она дала нам свой домашний телефон. И этот телефон — не телефон Буркалова, а совсем другой, так? Я думаю, Буркалов эту старушку научил: мол, если вдруг будут у тебя спрашивать, как ты иконы продаешь и как вообще их можно повыгодней продать, то ты какой-то контакт налаживай, телефончик что ль оставляй, а если удастся хорошие иконы дешево купить и дорого продать, тем же людям, которым я в первый раз иконы сбыл, то я и тебя не обижу.
— Вполне может быть, — согласился я. — Так в чем загвоздка?
— Да в том как раз, что охранник ни словом о старушке не обмолвился, понимаешь? Ведь охранник, мы убедились, о жильцах знает практически все. И если, скажем, старушка прибирается в мастерской Буркалова, то охранник нам бы наверняка сказал: «Да вон, пройдите, там бабуля эта, Анна Ивановна, которая все о Буркалове знает, спросите у нее, когда он появится…»
— Но раз он ничего не сказал — выходит, он понятия не имеет, что между этой Анной Ивановной и Буркаловым существует какая-то связь, так?
— Так может, старушка вообще не отсюда, просто приходит…
— Приходит постоянно — и охранник не знает, к кому?.. Нет, у нее какие-то дела в этом доме или какая-то работа… Но когда ты сказал про «дела, не имеющие ничего общего с мастерскими», в голове у меня прояснилось! Конечно, она может быть домработницей у кого угодно, или просто уборщицей! А то, что она и Буркалов скрывают, что их что-то связывает, — это тем более настораживает!
— Все сходится, — согласился я. — Но тогда, получается… Тогда, получается, все это — затея бедного художника и бедной старушки, которые так добывают дополнительные средства на жизнь.
— Угу, — кивнул Алешка. — Понятно, картины сейчас продаются плохо, даже по смешным ценам в полторы-две тысячи рублей. Ты сам видел, покупателей в салонах мало, а выбор большой, художники рисуют много, и картин много висит, конкуренция. Может сложиться и так, что даже известный художник всего одну картину в месяц продаст, и — зубы на полку. Чтобы писать иконы, надо иметь специальное разрешение церкви, да и кто из серьезных покупателей станет покупать новодел? А вот писать иконы под старину, и продавать по бросовой цене, — хорошее ежемесячное подспорье.
— Но если так, — сказал я, — то и надо оставить их в покое, пусть кормятся. Конечно, действуют они, мягко сказать, не очень честно, и, наверно, можно доказать, что они какой-нибудь закон нарушают, но не наше дело им мешать: пусть люди имеют свой маленький доход.
— Все так, — сказал Лешка. — Но все-таки давай проверим все до конца. Ведь это только моя версия, и она вполне может оказаться неправильной, хотя, на данный момент, в нее укладывается все от и до. Нам надо подняться на крышу и постараться проникнуть в мастерскую номер три или хотя бы разглядеть — там эта старушка Анна Ивановна или нет. И не видно ли каких следов работы Буркалова. В смысле, следов того,
