– Фергус, перестань болтать, прошу тебя. Выслушай меня…
Они уже вышли из здания вокзала и подходили к экипажу Шэррика, ожидавшему их.
– Я слушаю тебя. Я всегда тебя слушаю.
– Речь идет о Майкле. И еще об одной женщине. Жене Тимоти, хотя сейчас ее уже можно называть вдовой Тимоти.
– Гмм-м… да, вероятно, вдовой. Послушай, какой прекрасный вечер! Может быть, ты отважишься на прогулку?
– Да, с удовольствием.
Он сделал знак кучеру, тот подошел и они обменялись несколькими словами, потом Шэррик повел Лилу по Виктория-стрит в направлении Парламента.
– Так вот, Бэт, – начала Лила. – На прошлой неделе я отправила ей телеграмму, в которой сообщила, что произошло с Тимом.
– А что побудило тебя сделать это?
– Фергус, не надо прикидываться невинным простачком. Я сообщила ей, что он серьезно болен. Я надеялась, что она сразу же вернется сюда для того, чтобы позаботиться хоть о наследстве своем, по крайней мере, хоть для этого. Она, должно быть, считает, что Тим завещал ей солидное состояние.
– А каков же результат этого твоего маленького вмешательства в ее внутренние дела?
– Не могу сказать, каков. Ведь, если она даже отправилась сюда, до Лондона еще ей за это время не добраться. Поэтому я хочу тебя спросить, не слышал ли ты что-нибудь об этом?
– Нет, об этой молодой леди мне ничего не приходилось слышать. Но зато я слышал, что Тим изменил завещание и ей теперь ничего не достанется – он обвинил ее в нарушении супружеских обязательств и не оставил ей ни одного пенни.
– Черт возьми! – выкрикнула она. И тут же принялась перед ним извиняться. – Прости меня. Но, знаешь, отродье Мур-стрит напоминает о себе иногда, оно ведь достаточно глубоко сидит. Оно скрыто лишь тонким слоем благовоспитанности.
– Мне достаточно хорошо известно об этом отродье с Мур-стрит, как ты изволила выразиться. И я без ума от него. От этого отродья. Неустрашимое отродье Мур-стрит. Так вот, об Индии. Я…
– Фергус, я думать не могу о том, чтобы куда-нибудь ехать, пока не буду совершенно уверена, что Майкл не наделает никаких глупостей и не развалит то, ради чего я столько трудилась.
Они шли по Вестминстерскому мосту. Потом Шэррик подвел ее к перилам и они стали смотреть вниз на черную как тушь Темзу.
– Майкл ведь тоже над этим потрудился изрядно, – сказал он. – Ты не должна представлять все это так, будто ты выковала драгоценный кубок и вручила его своему сыну. Ведь он с самого начала участвовал в подготовке и разработке всего этого огромного плана и свою часть работы он выполнил безусловно блестяще.
– Да, я это понимаю, но…
– Да нет здесь никаких «но», пойми. Он взрослый человек, мужчина, Лила. Тебе хотелось бы, чтобы он был другим? Может быть, таким, как Франсиско?
Она покачала головой, ее взгляд был прикован к Биг-Бену.
– Не думаю, чтобы тебе этого хотелось. Так вот, если ты признаешь за ним право выбора, право быть взрослым, ты должна будешь признать за ним и право выбирать себе в жены ту, которую он считает нужным. И, наконец, понять, что это его дело, а не твое.
– Нет, это мое дело! У него есть обязательства, он дал обещание.
– Твой сын, Лила – человек чести и, я думаю, понимает, как эти обещания выполняются.
Шэррик вспомнил, как послал Бэт Мендоза телеграмму, в которой сообщил ей о смерти Тимоти.
– Предоставь ему поступать так, как он считает нужным, Лила. Дай возможность им обоим стать творцами их судьбы. Тебе самой следует задуматься над твоей будущей судьбой.
Лила повернулась и стояла теперь, опершись о перила моста. Шэррик видел, что она взволнована, он видел, как вздымались и опускались черные кружева, пышно топорщившиеся у нее на платье.
– А какая она, моя судьба, Фергус?
– Я – не провидец. И потом, вероятно, это слово не совсем подходит в данном случае. Судьба. Нет, я назвал бы это будущим. Твоим ближайшим будущим. Вот этот термин здесь вполне уместен.
– И?
– И я в своем хрустальном шаре вижу, как мы с тобой отправляемся в путешествие.
Он ласково прикоснулся пальцем до ее щеки, это было настолько легкое и нежное прикосновение, будто его палец был нематериальным, это было и не прикосновение вовсе, а нежный шепот обещания.
– Сначала Глэнкри, – едва слышно произнес он. – Ведь мы с тобой – ирландцы, Лила, ты и я, нам ведь не запах слаще дымка торфа, для нас нет ничего милее нашего синего ирландского неба. И мы останемся в Глэнкри, пока нам не надоест.
– Ты сказал «сначала». А что потом?
– А потом Индия, как я уже говорил. И мы будем там, пока тебе не захочется куда-нибудь еще. Может быть, в Африку. Или, если ты пожелаешь, в Китай. Мы могли бы, например, доплыть до Гонконга, а потом отправиться вглубь страны – Шанхай, Кантон, Пекин. Это будет великолепно, тебе понравится, я обещаю.
