твоим тюленям и дельфинам. Головой рисковали из-за тебя среди этих проклятых рифов, а ты — моряков моих бить!» И в наказание заставил меня целый месяц в топке проработать… А я с ума сходил от горя. Какого друга потерял… Среди людей такого не сыщешь!.. Только что говорить не умел…
Жена встала из-за машины.
— Не думай больше об этом! Что было — того не воротишь.
Он поднял голову.
— Так-то оно так. Но что делать? Как вырвать из сердца воспоминания? Как забыть? Тяжело мне, поверьте! Такой ужас пережить пришлось, а вот… хочется вернуться туда, посмотреть еще разок на мой, на наш остров, на залив, послушать рев тюленей и крик буревестников… Вспомнить… Э-эх, не забываются такие вещи… На всю жизнь в памяти остаются…
Он поднес ко рту трубку, глубоко затянулся и махнул рукой.
— Хочется мне, не скрою, но… И опустил голову.
А в это же время в десятках тысяч километров от того города, около одинокого острова снова бушевал ураган. Десятиметровые волны, как качающиеся от страшного землетрясения холмы, как гигантские массивы отшлифованного гранита, озверело вздымались, росли — ужасные, неумолимые. Глубокие борозды — настоящие пропасти — прорезали океан, словно мрачные ущелья, заполненные туманом водяных брызг — то был грозный, все сметающий на своем пути хаос обезумевших горных хребтов и туманных долин.
Ветер ревел, подобно зверю! Но небо сияло — ясное, безоблачное!
На волнах беспомощно барахтался корабль, то исчезая бесследно в водяных ямах, то взлетая, как скорлупа, на кипящие гребни. Из двух его труб вырывались тучи дыма, целые вулканы, но все равно он не в силах был устоять перед натиском бури.
Около молчаливого рулевого стоял сам капитан, прижавшись лбом к стеклу кабины, и впивался взглядом в свирепствующую изумрудную стихию.
Даже и сюда, сквозь вой бури и скрип всего остального корпуса корабля, долетали вопли пассажиров — мужчин, женщин, детей, которых страх собрал в кают-компании. В такие минуты никому не хочется оставаться одному.
А волны становились все выше, все величественнее, расцветая под солнцем всеми оттенками опала. Такая красота! Такая страшная красота!
Над зияющими черными котловинами неожиданно вырастали огромные зеленые горы, вытягивая кверху свои стеклянные зубцы, а по их блистающим склонам неслись все новые и новые волны поменьше, волна за волной, пенящиеся, злые.
Вдруг впереди, совсем близко, над океаном взметнулось облако алмазной пыли, в котором сверкнула радуга. И в следующее мгновение внизу, под самым килем корабля, из разверзнувшейся синей бездны на капитана и рулевого глянул, оскалив свои страшные зубы, красный подводный риф.
Рулевой побледнел и, не дожидаясь команды, испуганно завертел руль, давая обратный ход, а капитан, обливаясь холодным потом, бросился к рупору:
— Полный назад! Слышишь меня, полный назад! Назад!
Затем кинулся к рулевому, оттолкнул его и сам схватился за руль. Пароход, словно не желая подчиняться, задержался несколько мгновений на гребне волны, но потом все же отступил назад, а течение так и тянуло его туда, где подстерегала покрытая пеной пасть кораллового рифа.
Толчок, второй, третий — усиливающийся рев, беспомощные усилия!
И все же алмазное облако начало отступать от ползущего назад корабля. Но это не могло продолжаться долго. Слишком трудно встречать кормой напор бури!
А сейчас?
В какую сторону вертеть колесо, если они не знают до каких пор простирается коварный риф?
Кают-компания битком набита людьми. Сможет ли он довести их до порта?
Какая ответственность!
Неожиданно капитан радостно крикнул.
— Гляди! Белый лоцман!
Рулевой подбежал к нему с загоревшимися надеждой глазами.
Навстречу им, по кипящим водяным холмам несся белый дельфин, спокойный, уверенный в себе.
— Держать курс на лоцмана! — приказал капитан и бросился вниз по крутой лесенке.
Остановил первого попавшегося ему матроса и велел, стараясь перекричать грохот бури:
— Иди… Успокой пассажиров! Белый лоцман… перед нами…
Матрос козырнул, затем, сгибаясь под ветром, бросился в кают-компанию. Открыл дверь и еще с порога крикнул:
— Спокойствие! Спокойствие!
— Что случилось? — окружили его пассажиры.
— Белый лоцман ведет нас!
Некоторые, слышавшие о нем, приободрились, начали оправлять одежду, волосы, другие зашумели с любопытством и недоверием.
— Белый лоцман — это один белый дельфин! — объяснил матрос, облизывая пересохшие губы. — Уже несколько лет подряд проводит он корабли через эти опасные рифы.
— Почему он это делает? — спросил кто-то.
— Не знаю. Его тайна. Сколько человеческих жизней спас! Спасет и нас. Специальный закон его охраняет. Все, кто доверились ему, уцелели. Все до одного!
А в это время Белый несся неуклонно вперед. Вперед и вперед по узкому подводному пролому, подальше от острых коралловых зубьев.
Вскоре из-за бушующих волн показалась вершина одинокого острова, покачнулась, подскочила и исчезла за набежавшей хрустальной стеной. Потом появилась опять, задержалась дольше, приблизилась. И вот уже осталась позади.
А дельфин все летел вперед.
Достигнув глубокого свободного моря, он замедлил свой ход. Словно его охватило какое-то сомнение. Почему и этот корабль обошел остров, почему обошел любимый заливчик?
Он повернул назад и поплыл к острову.
Столпившись на палубе, моряки махали ему вслед руками, а капитан стоял на своем мостике, приложив руку к козырьку фуражки с мокрыми от благодарных слез глазами.
Ничего не видя, ничего не понимая, Белый возвращался сокрушенный к своему острову. После упорной борьбы с волнами движения его были усталые, вялые. От всего его существа веяло разочарованием и печалью.
Увы! И этот корабль прошел мимо!
И на этот раз напрасно! После стольких лет ожидания!
Белый ждал, ждал. Может быть, уже и не сознавая, чего именно. Среди повседневных ужасов, среди ежеминутной борьбы за жизнь в его диком существе осталась лишь какая-то подсознательная мечта — о близости, взаимности, дружбе, — мечта, свойственная любому живому существу. И это непреодолимое стремление к теплоте и нежности, потерявшее свою прежнюю страстность, превратившееся уже в неясную, туманную, но все еще неугасшую привычку, приводила его к старым, не забытым местам, где среди полчищ врагов встретил он своего единственного друга.
Снова и снова возвращался он сюда — встречать и провожать корабли, верный своим воспоминаниям.
И ждал! Долгие годы!
Такая верность!
Волны бились свирепо о скалистый остров, обливая его водопадами пены. Рубаху человека давно уже унес ветер. Унесены были или засыпаны птичьим пометом все его следы. Лишь одна ржавая банка из-под консервов все еще краснела в каменной нише, где когда-то ютилась маленькая хижина. Остров был пустынен, уродлив. Тюлени, покинувшие свое зимнее убежище в погоне за рыбьим косяком, сейчас охотились где-то на юге, среди льдов Антарктиды.
Но вот — одна волна, выше, чем другие, обрушилась на скалу и, когда отступила назад, ржавая банка
