Дочь, радостная, подбежала к клетке.
– Поди позови кого-нибудь. Я не могу выйти.
– Тебе уже надоело? – разочарованно спросила Наташа.
– Позови...
Наташа побежала куда-то, а через несколько минут вернулась и привела сторожа зоопарка в ватнике и в кепке.
– Никитин, – представился Никитин и протянул сквозь прутья руку с вытянутыми пальцами.
– Пьяный, что ли? – брезгливо поинтересовался сторож.
– Нет.
– Поспорил?
– Нет, не спорил.
– А зачем влез?
– Просто так.
– Вот и сиди теперь. Гималайский медведь никого не выпускает.
– Почему?
– У него такая манера.
Сторож имел дело с хищниками и знал манеру каждого. Не верить ему не имело никакого смысла.
– А что же теперь делать? – упавшим голосом спросил Никитин.
– Убить.
– Кого? – испугался Никитин.
– Это уж я не знаю. Медведь уникальный, а таких, как ты, полный зоопарк.
Сторож не учитывал ни конкретного состояния Никитина, ни его принципов относительно свободы личности.
– Позовите кого-нибудь из начальства, – попросил Никитин.
– Зачем? – Сторож не любил ходить по начальству. Может быть, стеснялся своего ватника и кепки.
– Посоветоваться, – сказал Никитин.
– А что начальство? Оно вместо тебя в клетку не полезет. Ты теперь с медведем советуйся. Нам его заграничное государство подарило. Убить медведя – значит идти на конфликт. Из-за тебя никто на конфликт не пойдет.
Сторож повернулся и зашагал от клетки. В его обязанности входило кормить зверей, следить, чтобы люди не совали в клетки острые предметы, а решать конфликты на уровне внешней политики в его обязанности не входило. Это было не его дело, а сторож не в свои дела не вмешивался.
Перед клеткой тем временем собрался народ. Медведь привык, что на него смотрят, привык быть на виду и не обращал на это никакого внимания. А Никитин нервничал и удивлялся человеческой бестактности, хотя с позиций свободы личности все было правильно. Хочешь остановиться – можешь остановиться. Хочешь посмотреть – можешь посмотреть.
В центре толпы стояла Наташа и давала интервью. Она объясняла, что медведь гималайский, а человек – ее папа. Папа у нее – художник, мама – жонглер, а сама она живет у бабушки и учится в третьем классе.
– Наташа! – окликнул Никитин. – Иди домой...
– А можно, я еще здесь побуду? – Она, как и мать, любила успех и внимание к себе зрителей.
– Хватит, – запретил Никитин, – иди домой.
– А куда? К маме или к бабушке?
Никитин подумал, что жены дома нет, и сказал:
– Иди к бабушке.
Вечером пришел сторож и просунул медведю плоский ящик с сырым обветренным мясом. Потом достал из кармана табличку и повесил ее на клетку.
– Что это? – спросил Никитин.
– Твои данные.
– Зачем? – смутился Никитин.
– Завтра посетитель повалит, интересоваться начнет.
– А вы что написали?
– А тебе не все равно?
Никитину было далеко не безразлично, что о нем пишут, но он не решался пререкаться со сторожем.
– Трудно работать с хищниками? – заискивающе спросил Никитин, чтобы задержать сторожа вопросом. Он боялся оставаться один.
– Если обращаться по-человечески, то нетрудно.
– А если не по-человечески? – Никитин уточнял свои перспективы.
– Сожрет.
– А меня медведь не сожрет?
– Не должен. Он сытый.
Сторож ушел. Никитин и гималайский медведь остались вдвоем. Медведь лежал по- прежнему, уложив морду на лапы, и, казалось, не замечал Никитина.
На дощатом полу темнели клочки сена, валялся круглый бублик. Никитин хотел есть, но боялся пошевелиться. Он сидел в углу, страдая от холода и от неопределенности своего положения: с одной стороны, медведь действительно уникальный, а таких, как Никитин, действительно полный зоопарк. Медведь имеет познавательное значение и укрепляет дружбу между народами, а Никитин никакого значения не имеет. Он руководит Шлепой, а это занятие бесполезное, потому что Шлепа неуправляем. Что касается жены, то жена его отсутствия не заметит. Так что получалось: заменить Никитина легко, а заменить медведя сложно.
Никитин незаметно заснул и продолжал мерзнуть во сне, а потом ему стало вдруг тепло и даже душно. Проснувшись, он увидел, что лежит посреди клетки, прижавшись к гималайскому медведю. Должно быть, перебрался к нему ночью от страха и холода.
Первым посетителем зоопарка была жена Никитина. Она явилась задолго до открытия, перелезла через ограду и теперь бегала от одной клетки к другой – разыскивала мужа.
Никитин увидел ее раньше, чем она его, и отметил, что незамужний образ жизни наложил на нее свой отпечаток. Жена имела совершенно незамужний девический вид.
Она подбежала к клетке и придвинула лицо к прутьям. Глаза у нее были яркие, а губы бледные – она их не красила. Губы были бледные, большие и нежные. Никитин с удивлением смотрел на лицо жены и находил в нем черты дочери.
– Господи! – оторопело проговорила жена, оглядывая клетку. – Никаких удобств!
– Смотря что принимать за удобства, – неопределенно сказал Никитин.
– Идем домой! Что бы ни было, ты должен ночевать дома.
– А тебе не все равно, где я буду ночевать? По-моему, для тебя это самый удобный вариант.
– Хочешь, я рожу второго ребенка, заберу Наташу от матери и пойду работать в ясли? Я буду зарабатывать на хлеб, присматривать за детьми, и мы начнем новую жизнь? – Жена заплакала, прикусив губу, неотрывно глядя на Никитина. – Я не знала, что ты переживаешь. Я думала – тебе все равно. А раз ты протестуешь, значит, ты меня любишь. Значит, все можно поправить... Почему ты молчишь?
– А что я должен говорить? У меня ведь нет репетиций. Я не жонглер.
– Ты должен меня понять: мне хотелось внимания, поклонения. Жизнь уходит.
– У тебя было достаточно внимания – каждый вечер зрительный зал.
– А мне не нужен зал. Мне нужен один человек, который мог бы умереть за меня. Я не думала, что ты можешь умереть за меня. А больше мне ничего не надо. Я все брошу, и мы начнем новую жизнь.
– Тебя в ясли не возьмут.
– Почему? – растерялась жена.
– Потому что ты окончила цирковое училище, а не дошкольно-педагогическое. У тебя другая специальность.
– Что это за специальность? – пренебрежительно сказала жена. – Подкидывать мячики в воздух, а
