– Не стесняйтесь, мисс Манц, это необходимо во имя науки.
Сопровождаемая шепотом ободрения, Ида прошелестела юбками меж рядов и грациозно преодолела три ступеньки, ведущие на подиум.
– Итак, мисс Манц, – начал было доктор, но сбился, обескураженный тем, что наблюдательница оказалась чуть ли не на голову выше его. Конечно, она миленькая и, невзирая на анемию, хорошо смотрится на сцене, но как же можно было выдернуть из зала этакую дылду! Келлог замялся, что с ним случалось крайне редко, и пришлось начать заново:
– Мисс Манц… Так вот, мисс Манц, я хочу, чтобы вы исследовали срезы с обоих образцов, расположенные под совершенно одинаковыми микроскопами, и описали нам то, что вы увидите. И не будем забывать, что лишь доктор Линниман знает, какой из срезов отделен от дорогого сердцу миссис Тиндермарш бифштекса, а какой… м-м-м (смех в зале)… от продукта жизнедеятельности млекопитающего, близкого родственника несчастных созданий, приносимых в жертву неумеренным аппетитам гурманов из «Таверны Поста».
Картинка получилась просто загляденье: девица прелестно изогнулась над микроскопом, мужчины подались вперед, чтобы насладиться зрелищем, на лицах женщин появилась заговорщическая улыбка, а доктор стоял, словно мудрый, благожелательный и всемогущий пастырь послушного стада.
– И что же вы там видите, под первым микроскопом, моя дорогая мисс Манц?
– Ну, тут все такое черное… Ой, нет! Вижу!
– Что именно?
– Такие малюсенькие штучки. Ой, они двигаются! Как соломинки или рисинки, только живые.
– Хорошо, мисс Манц, очень хорошо. Это бактерии, – объяснил Келлог аудитории. – Весьма несимпатичные бактерии, называются В. welchii, В. coli и Proteus vulgaris – те самые виды, которые мы столь часто обнаруживаем в стуле пациентов, только что прибывших в наш Санаторий. А не могли бы вы, мисс Манц, сосчитать, сколько их там? Она оглянулась на него, вся в ореоле яркого, хрустального света, и удивленно воскликнула:
– Что вы, доктор! Их там сотни, многие сотни!
– Тогда окажите нам еще одну услугу, загляните, пожалуйста, во второй микроскоп.
Снова зашуршали юбки, рука наскоро проверила прическу, шляпку, и мисс Манц склонилась над вторым микроскопом.
– Опишите то, что вы видите.
– Да в общем… примерно то же самое, доктор.
По аудитории прокатился вздох, подобный набирающему силу цунами.
– Можете ли вы сосчитать, сколько бактерий здесь?
– Нет, что вы!
– Но все-таки больше или меньше, чем в первом случае? Не отрываясь от окуляра, мисс Манц непроизвольно подергала себя за свесившийся локон и задумчиво протянула:
– Ну, больше, конечно, в этом. Куда как больше.
– Скажем, раза в полтора?
– Да, наверно. – Девица выпрямилась и близоруко прищурилась на доктора, на зал. – По меньшей мере раза в полтора.
– Превосходно. А теперь пусть Фрэнк откроет аудитории, где какой срез.
Линниман был сама безмятежность. (Отлично, отлично, думал Келлог, ощущая торжественность момента.
– Под первым микроскопом…
– Ну?
– Под первым микроскопом экспонат, взятый из конюшни.
Зал прямо взорвался. Хохот, возгласы изумления и восторга, а потом ровный, затяжной гул аплодисментов, словно морской прибой пророкотал по гальке. Не скоро удалось сияющему, воздевающему длани Келлогу восстановить тишину.
– Приглашаю вас всех, – повысил он голос, чтобы заглушить стихающее рокотание, – по очереди подняться на сцену и удостовериться в справедливости слов мисс Манц. Не сейчас, конечно, а после окончания нашей беседы. Благодарю вас, мисс, вы можете вернуться на место. И вам спасибо, доктор Линниман.
Фрэнк помог барышне спуститься со сцены и проводил ее на место, а сам сел в первый ряд. Аудитория еще гудела, но Келлог чувствовал, что напряжение пошло на убыль. Теперь они обезоружены, беззащитны, будут как воск в его руках. Самое время подавать главное блюдо:
– Леди и джентльмены, благодарю за внимание! – крикнул он и саркастически добавил: – Полагаю, вы сумеете сделать правильные выводы из увиденного. Но у нас проблема. Что делать с бифштексом из заведения мистера Поста? – Вскинул руку, чтобы остановить приступ всеобщего веселья. – Давайте-ка устроим еще один маленький эксперимент, иллюстрирующий принципы нашего Санатория…
Доктор демонстративно стал выглядывать кого-то в дальнем конце зала, и все тоже задвигались, выворачивая шеи.
– Доктор Дистазо, вы готовы?
В ответ раздался утвердительный отклик – грубоватым голосом, с сильным французским акцентом. Доктор Дистазо, прославленный бактериолог, переманенный из института Пастера, уже вел по проходу свою питомицу – престарелую, зловонную и зловредную самку шимпанзе по имени Лилиан. Келлог купил ее несколько лет назад в цирке как раз для подобных случаев и содержал в одной из лабораторий в специальной клетке. Публика оживленно зашевелилась. Кто-то даже поднялся, чтобы лучше рассмотреть обезьяну, а некоторые матроны в средней части зала с девичьей непосредственностью захлопали в ладоши. Доктор обратил внимание на одного джентльмена (Дженнингс, Бигелоу: хроническое вспучивание, частичная потеря слуха), у которого от хохота из глаз текли слезы, а физиономия побагровела так, что того и гляди треснет.
Под аккомпанемент всей этой веселой суматохи Келлог взял у мсье Дистазо поводок и вывел Лилиан на сцену. Старушка знала свою роль не хуже доктора Линнимана – забралась на стул и во все глаза уставилась на хозяина. Тот же высоко поднял руки, призывая публику угомониться.
На сей раз это заняло больше времени, а когда зал наконец немного утих, доктор произнес небольшую энергичную речь о вреде мяса и изначальном несоответствии мясоедства человеческой природе.
– В качестве иллюстрации проведем эксперимент. Я дам Лилиан, нашей кузине из отряда приматов (впрочем, на мою родню она совсем не похожа)… – тут пришлось сделать паузу, чтобы дать им отсмеяться, – …возможность сделать выбор между расчудесным бифштексом мистера Поста и содержимым вот этого пакета. – Он вынул из-под кафедры коричневый бумажный пакет. – Посмотрим, что она предпочтет.
Он попятился назад и натянул перчатки, лежавшие на столе. Взял сочащийся кусок мяса, показал его зрителям и брезгливо швырнул обезьяне. Лилиан не подвела: подхватила бифштекс на лету своей паукообразной пятерней, поднесла к носу, чихнула и обнажила зубы. Зрители заворочались, хохотнули, кто- то толкнул соседа локтем в бок. Шимпанзе с озадаченным видом коснулась мяса кончиком языка, трагически скривилась и вдруг сердито запулила бифштексом обратно в Келлога. Он ловко поймал полуфабрикат, отложил в сторону из пакета банан.
– Voila! – И банан полетел через сцену.
Обезьяна немедленно схватила его, очистила и слопала.
– Ху-ху, – сказала она, и ее шоколадные глаза посмотрели на доктора с искренней и бескорыстной любовью.
Келлог бросил ей еще один банан, а публика вскочила на ноги, захлопала, засвистела, заулюлюкала. Лица горели восторгом, все и думать забыли про свои болезни-недуги-хворобы. Настоящий гром аплодисментов, низкий поклон доктора, жадное чавканье Лилиан. Приветственно помахивая рукой, счастливый Келлог под рев оваций прошел к выходу.
За дверями, в холле, где разливался мягкий свет электрических ламп и зеленели пальмы в кадках, доктора терпеливо дожидался секретарь Пултни Дэб – локтем одной руки прижимая к боку стопку бумаг, в другой держа портфель.
