Отрада вдруг раздавшихся в безмолвье Любимых нот; одно воспоминанье, Бесценное и стертое; усталость И миг, когда нас разнимает сон. Нет, не спасут писанья всех, чье имя Сегодня в страхе повторяешь снова; Тебе не выпадет удел другого: Ты в лабиринте, сотканном твоими Следами. Что тебе конец Сократа Или Христа? Что Будда златолицый, Который с миром пожелал проститься В садовой зелени порой заката? Роняй или чекань ты слово это, Но, прах от праха, слово тоже тленно. И, как не знает жалости геенна, Так Божья ночь не ведает просвета. Ты — время по своей текучей сути И будешь им в любой его минуте. Сусане Еомбаль
Году в 1915-м, в Женеве, увидел в музейной витрине высокий колокольчик с китайскими иероглифами. В 1976-м пишу эти строки:
Одна, загадочная, я могу быть в этом полумраке колокольной молитвой, фразой, где схоронен смысл всей жизни или целого заката, сном Чжуанцзы, который знаешь сам, обычной датой и бездонной притчей, царем всего, теперь — строкой письмен, вселенной, тайным именем твоим, загадкой, над которой бьешься втуне за часом час уже который год. Могу быть всем. Оставь меня во мраке.
