Поэтому хозяин сразу пришел в отменное расположение духа. Утро начиналось удачно, клянусь великим Кришной! Он выставил на стол перед варваром фрукты (недоеденные купцами), нарезанное на ломтики мясо (остатки того же пиршества) и два каравая хлеба.
– И выпить, – с набитым ртом потребовал Конан. Рядом с ним тотчас появился кувшин с разбавленным вином. Варвар глотнул, фыркнул.
– С утра лучше слабенькое, – заискивающе сказал хозяин. – Чтобы голова соображала.
– Моя голова всегда соображает, – объявил Конан, превосходно зная, что говорит неправду. Но харчевник спорить не стал – гостю виднее. Тем не менее он не пошел за другим кувшином, а вернулся к шкафам и стал возиться там, краем глаза наблюдая за едоком.
– Скажи, любезный друг, – заговорил Конан, ковыряя в зубах ножом, – не знаешь ли ты, где обитают здешние каллиграфы?
– Все мудрые люди избрали своим жилищем дома богов, – вежливо отозвался харчевник. – Да будет мне позволено спросить – для чего такому человеку, как ты, интересоваться каллиграфией? Ты не похож на каллиграфа.
– Да? А на кого я похож? – осведомился Конан. – На невежду-варвара, который лезет не в свои дела? Это ты хотел сказать?
– Нет, господин. Вовсе не это. Господин похож на воина. Члены воинской касты редко интересуются делами членов жреческой касты, а что до нас, простых работников…
– Ну, хватит! – оборвал его Конан. – Я и забыл, что в Вендии с этим так строго. Хорошо, предположим, я хочу поклониться божествам. Членам воинской касты это не возбраняется?
– Разумеется, нет, господин! Как такое могло прийти в твою голову… кх-х! – Он закашлялся, сообразив, что опять прогневал страшного гостя. Скорей бы уж этот варвар ушел и оставил его в покое! Кроме того, харчевнику очень хотелось спрятать монетку и твердо знать, что никто не потребует ее обратно.
– Ладно. Итак, мне нужен каллиграф, – великодушно проговорил Конан, решив пропустить мимо ушей все те невежливые вещи, что харчевник наговорил со страху или по глупости.
– Все каллиграфы живут возле богов…
– Кхитаец, – продолжал Конан.
– Об этом господину лучше спросить у жрецов, – твердо сказал харчевник и всем своим видом показал, что не намерен больше продолжать разговор, который то и дело принимал чересчур опасный оборот.
Копан одним глотком прикончил прохладное разбавленное вино и вышел, оставив дверь харчевни открытой.
Жреческий квартал показался ему довольно забавным. Здесь уже все были на ногах. Бритоголовые послушники тщательно подметали мостовую и протирали статуи богов, ползая по позолоченным коленям и забираясь на плечи металлических божеств, словно мухи или ящерки. Какой-то мальчик старательно натирал ухо огромного танцующего бога, жуткого на вид, с выкрашенным в синий цвет лицом и высунутым черным языком. Ребенок совершенно не боялся жуткого бога. Не то понимал, что это всего лишь статуя, не то верил, что злое божество не причинит вреда своему служителю.
Конан не был уверен ни в том, ни в другом, но свое мнение придержал при себе.
– Привет! – весело крикнул он. Мальчишка-послушник вздрогнул и едва не упал со статуи, когда увидел внизу рослого северянина.
– Ой! – выговорил он. – Ой, господин! Ты пришел молиться? Купи благовония вон в той лавке, а потом сними обувь и входи сюда с надлежащим почтением…
– Я пришел не молиться, маленький дурачок! – отозвался Конан. – Я пришел по делу.
– Все приходят по делу. Знаешь, есть такая притча: одна кошка сказала женщине…
– В чем я сейчас не нуждаюсь, так это в притчах! – ответил Конан, заставив мальчика обиженно замолчать. – Скажи-ка мне, нет ли здесь при храмах школы каллиграфии?
Мальчик молча махнул рукой, показывая на широкое плоское здание, крытое черепицей. Черепица была выкрашена в красный и черный цвет, так что крыша казалась полосатой. Деревянные колонны не скрывали от проходящего по улице того, что делалось внутри. Л внутри на циновках из рисовой соломки сидели, подобрав под себя ноги, ученики и старательно выводили отточенными бамбуковыми палочками разные значки. Конан ничего не понимал в этих значках. Ему все они казались одинаковыми, однако вот ученик совершил ошибку, загнул загогулину под неправильным углом или сделал ее недостаточно тонкой, и учитель сильно ударил его розгами по бритой голове – да так, что брызнула кровь. Ученик встал, поклонился и вышел куда-то во внутренний дворик.
Конан, пригнувшись, вошел под своды. Он счел момент достаточно удобным, чтобы обратиться к учителю каллиграфии с вопросом. Однако тот уже увлеченно рассказывал притчу о двух воинах, которые решили перед поединком на мечах обменяться каллиграфическими посланиями.
– Один начертил буквы ровно, строго, внимательно следя за тем, чтобы каждая линия имела однозначное начертание. Второй писал иначе – размашисто и грубо. Оба письма оказались в руках правителя. Правитель ознакомился с ними и, призвав к себе соперников, сказал так: «Я запрещаю вам вступать в поединок, ибо это ничем не закончится. Вы слишком отличаетесь друг от друга. Одного из вас я назначаю судьей, а второго – начальником стражи». Как вы думаете, – обратился преподаватель к ученикам, которые внимательно слушали его, – кто из двоих стал судьей?
Конан чуть приподнялся, хотя он и так почти на голову возвышался над остальными.
– Дозволь ответить, – заговорил киммериец, подражая манере здешних жителей. Конан был уверен, что не ошибется в трактовке притчи. Он достаточно таких историй наслушался от своего приятеля- кхитайца.
– Говори, – приветливо улыбнулся учитель.
– Судьей он назначил того, который чертил размашисто и криво, – сказал Конан уверенно.
– Почему ты так решил?
– Потому что такой человек склонен к милосердию. Законы и без того справедливы. Если судья станет следовать одним только законам, то слишком многие лишатся головы, а это будет бесполезной тратой человеческих жизней. Поэтому бесшабашного воина следует назначить распорядителем человеческих судеб. Осуждая виновного, он всегда будет помнить о том, что нередко бывал виноват и сам, и его приговоры будут мягче. Безупречного же каллиграфа правитель назначит начальником стражи, ибо эта должность требует внимания, четкости и аккуратности. Здесь нужно не столько думать, сколько точно выполнять инструкции.
Учитель вдруг прищурился, и Конан понял, что он плохо видит.
– Кто ты? – спросил он, пытаясь разглядеть киммерийца. – Почему ты стоишь, когда все сидят? Я не помню твоего голоса.
– Я сижу, – заверил его Конан. Когда он поднялся на ноги, ему пришлось пригнуть голову, чтобы не удариться о притолоку.
– Кто ты такой? – снова повторил каллиграф.
– Я киммериец, я пришел с севера.
– Ты хочешь изучать каллиграфию?
– Скажи мне сперва, почтенный, правильным ли был мой ответ!
– Твой ответ совершенно верен, и тебе надлежит заниматься не с начинающими, но с продолжающими учебу. Ты уже близок к просветлению.
Конан поморщился, пользуясь тем, что учитель не видит этой гримасы.
– По правде сказать, почтенный, я пришел сюда не учиться. Я разыскиваю каллиграфа-кхитайца по имени Тьянь-По. Это мой друг.
– Ты действительно друг достопочтеннейшего Тьянь-По? – вскричал наставник. – О, это великая честь! Теперь мне понятно, почему ты так легко разгадал мою притчу!
– Ты прав, – признал Конан. – Этому научил меня Тьянь-По. И судя по твоему возгласу, ты знаешь, где он находится.
– Сейчас он занят в храме, – строго произнес учитель. – Но ты можешь подождать его снаружи. Когда он освободится, он выйдет, и вы встретитесь. Но помни: если ты замыслил недоброе по отношению к учителю По, бойся! Боги здешних храмов хорошо оберегают своих верных слуг.
– Ничего дурного я не замыслил, – твердо произнес Конан. – Благодарю и прощай.
