— Кажется, вы обе покидаете пансион после этого семестра, да, мисс Де Капелл?
— Да.
— Вы будете встречаться, когда вернетесь домой, в Йоркшир?
— Не знаю. Возможно, Эшворты переедут в Хэмпшир, ну а пока я должна узнать у той полупансионерки, уложила ли она мои вещи как следует.
Величественная мисс Де Капелл направилась к невольнице и спросила:
— Хэлл, ты уложила мою рисовальную доску?
— Да.
— И мою рабочую шкатулку?
— Да.
— Но, наверное, забыла про туалетный несессер?
— Нет, я положила его на дно сундука.
— Какая ты глупая! Должна бы знать, что он мне может понадобиться в дороге. Пожалуйста, достань его снова.
— Но мне придется тогда выложить все вещи обратно, а я уже все завязала, — возразила полупансионерка.
— Ну, тут я ничем тебе помочь не могу, — последовал высокомерный ответ. — Мне необходим несессер.
Труженица прервала работу и, все еще глядя вниз, ответила:
— Мне кажется, мисс Де Капелл, что это неразумно. У меня еще так много работы.
— Однако, я полагаю, обслуживать нас — твоя обязанность, — отвергла возражение другая, очевидно, избалованное дитя богатых родителей. — Нет, будь так добра и сделай мне одолжение, или придется пожаловаться миссис Тернер.
Девушка на половинном содержании повиновалась и стала поспешно развязывать узлы на толстых веревках, которые только что с таким трудом затянула.
Амелия Де Капелл вернулась к своим подругам.
— О, — сказала она, сжимая руки словно в порыве неожиданного всплеска чувств, совершенно изгладившего из памяти мысль о несчастной труженице Хэлл, — о, как чудесно будет завтра, когда к подъезду подкатит карета, наша собственная карета, и выйдет папа, а Николсон позвонит в колокольчик и громко застучит в дверь молотком. А потом я попрощаюсь с вами и удобно усядусь в карете рядом с папой, и лошади рванут с места. Как будет приятно сказать «прощай» Кенсингтону и помчаться в наш веселый Йоркшир, в милый Де Капелл-Холл!
Мисс Амелия была красивой, цветущей девушкой, но теперь, когда глаза у нее засияли от радостного предвкушения, она казалась прекрасной. Да, немногим могла улыбаться такая приятная перспектива. Кроме нее, в семье дочерей не было, и ей суждено было стать богатой наследницей. Отец ее, несмотря на аристократическую фамилию, занимался делом, то есть торговлей, но принадлежал к таким торговцам, которые напоминают принцев. Его образ жизни, дом, экипаж, лошади и слуги вполне были под стать человеку благородного происхождения.
Читателям моим вовсе не следует на основании только что описанного разговора заключать, что мисс Амелия была бессердечной или нелюбезной юной леди. Напротив, ее очень любили те, кого она считала себе ровней, потому что с ними она была очень приветлива. Ее мать слыла гордой и черствой женщиной, и с детства мисс Амелии внушали мысль, что надо сохранять дистанцию между собой и нижестоящими, обращаясь с ними свысока. Снисходительность и лесть обширного круга богатых родственников внушили ей мысль, что она существо неподражаемое. В таких обстоятельствах только природное добродушие, красота и некоторая доля здравого смысла помешали ей превратиться в невыносимую особу. Мисс Де Капелл и мисс Эшворт никогда не ладили вполне. Свойственная обеим леди гордость мешала им сблизиться. Мисс Эшворт была лишена, однако, некоторых недостатков мисс Де Капелл, например, избалованности неразумной лестью родни. Кроме того, ее ум, конечно же, отличался более высоким полетом, а строй чувствований был совсем иным. Она привыкла думать самостоятельно и размышлять над загадками человеческой натуры. Она была гораздо оригинальнее и несравненно меньше считалась с правилами хорошего тона. По правде говоря, я не могу дать полное представление о ее характере, поэтому выведу ее на сцену. Пусть говорит сама за себя.
Спальня снова опустела, так как внизу прозвонил колокол, созывающий всех на ужин. Даже ученица на полупансионе оторвалась на минуту от безостановочной упаковки вещей. Она не спустилась вниз с другими. Ей принесли наверх стакан молока и хлеб, и теперь она села на одну из коробок и медленно, задумчиво начала есть. Мисс Эшворт тоже осталась. Она сидела в изножье одной из кроватей с белыми занавесками, склонив голову над книгой в великолепном переплете, одной из полученных ею в награду, и, казалось, рассматривала иллюстрации. Потом, закрыв книгу, она встала.
— Мисс Хэлл, — позвала она, — вы уже упаковали мои вещи?
— Да.
— И, наверное, уже некуда положить эти книги? Если коробки уже перевязаны, то, может быть, придется положить их в карманы экипажа.
— Но я легко найду им место, — весело отозвалась мисс Хэлл. Она быстро поднялась и, открыв большой портманто, начала укладывать туда книги, сверкающие позолотой корешков.
Молодая леди стояла рядом и наблюдала за этим процессом. Теперь свет одинокой свечи выхватил из темноты ее фигуру полностью, и мои читатели тоже могут бросить взгляд на мисс Эшворт.
Природа наградила ее невысокой, но грациозной и хорошо сложенной фигурой. Лицо, пожалуй, можно было назвать прекрасным, с его греческими чертами и цветом, подобающим таким чертам, не румяным, но светлым и чистым. Волосы у нее были каштановые, очень просто уложенные, глаза карие, широко открытые, большие и ясные. Выражение лица было одновременно серьезным и живым.
— Где вы собираетесь провести рождественские каникулы, мисс Хэлл? — спросила юная леди, молча наблюдавшая за тем, как та укладывала книги, а потом водворила портманто на прежнее место.
— Я всегда провожу их здесь, в Лондоне, — ответила девушка.
— Значит, у вас нет родителей?
— Нет, мэм.
— Но братья или сестры есть?
— У меня есть брат, но он служит хирургом на одном из судов Вест-Индской компании.
— И он, конечно, ваш старший брат?
— Да, ему двадцать три года, а мне еще пятнадцать.
— А другие родственники у вас есть?
— Да, кажется, где-то, в одном из графств у меня живут дядя и тетя, но они богатые люди, и им, конечно, не до меня.
Последние слова были произнесены не только не печально, но скорее беспечно и просто, причем девушка посмотрела на мисс Эшворт и улыбнулась. В первый раз она посмотрела снизу вверх, и можно было заметить, что она недурна собой, хотя лицо ее слишком худо и омрачено заботой, несвойственной возрасту. Мисс Эшворт тоже улыбнулась в ответ и мягко продолжила расспросы:
— А где вы жили прежде, мисс Хэлл, до того, как поселились у миссис Тернер?
— Я жила довольно далеко от Лондона, на границе графства Ланкашир, — последовал ответ, и говорившая снова деловито склонилась над коробками.
— Вы чувствуете себя здесь очень несчастной? — опять спросила мисс Эшворт.
— О нет, мэм, и плохие времена, и хорошие, и никакие — все проходят, но я буду жалеть, когда вы уедете.
— Почему же? Думаю, что за все полгода я с вами говорила не больше десяти раз.
— Тем лучше. И я бы хотела, чтобы все молодые леди последовали вашему примеру. Некоторые из них обращаются ко мне чересчур часто.
— А вас сильно оскорбляет наглость мисс Де Капелл и ей подобных?
— Вообще не больше десяти минут подряд.
— Однако я видела, что вы плакали?
— Вы за мной наблюдаете, мисс Эшворт?
