заслужил.
Злит меня то, что я бы не затеял этого представления с возродившимся Ромео, если бы не твое соблазнительное пари и не твоя идея фикс, что Джейнис не спит по ночам, жаждая моего возвращения. Ты много раз намекал на это, несмотря на мои доказательства обратного. Я думал, что привилегия не открывать источники своей информации принадлежит журналистам, тогда как дипломатам положено просто разъезжать по миру и врать напропалую ради родной страны. Твоим источником — хотя ты отказываешься признаться в этом — может быть только Рут и ее прямая линийка связи с мадам. Но, поскольку Рут меня не терпит, как, насколько я могу судить, и Джейнис, трудно поверить, что они обмениваются медовыми словами на мой счет. Так что остается предположить, что ты наделен сомнительным даром ясновидения. По правде говоря, я полагаю, что условия нашего пари должны быть прямо обратными: за мои бесплодные усилия и унизительные старания ты должен добиться для меня членства в Крикетном Клубе, как вознаграждения за них, когда я ПОТЕРПЛЮ НЕУДАЧУ. Не будешь ли ты так любезен рассмотреть это контрпредложение?
Книга продвигается. Первые две главы отправлены редакторше, которая словно бы удивлена, что журналист способен писать по-настоящему, и я чувствую себя слегка оскорбленным, поскольку большинство ее бестселлерных писак на это никак не способны. Она завела привычку приглашать меня на издательские приемы — попахивающие инцестом мероприятия, когда орды авторов тщатся быть узнанными, а их любовницы тщатся остаться неузнанными.
Кроме того, я познакомился — категорически НЕ на издательском приеме с невероятно пышнокрасивой и абсолютно безмозглой девицей, каких только видел свет. По сравнению любая фотомодель покажется наделенной мозгом в избытке и обделанной по всем другим статьям. Бывать с ней на людях — лучший способ для колоссального самоутверждения: просто поразительно, сколько мужчин обнаруживает, что им совершенно необходимо поговорить со мной, хотя я поигрываю с мыслью распространить слух, будто она глухонемая, лишь бы не слышать, как она аристократически тянет «нет, пра-а-вда?», когда они пытаются разговаривать с ней. Твоя секретарша, может быть, и не Елена Троянская, но, держу пари, она все-таки не думает, что «гласность» — это поп-группа. Я вожу ее по тихим ресторанам и воображаю, будто передо мной произведение искусства, а с Венерой Урбино не требуется поддерживать беседу. Когда мы предаемся любви, я слова не смею произнести из страха, что она протянет «нет, пра-а-вда?».
Зато твой швейцар считает, что у меня прекрасный вкус. И теперь подыскивает мне место для парковки в стороне от мусорных баков.
А как прошли всеобщие выборы? Знаменует ли конец Пасока что-нибудь еще, а не только то, что теперь в кассу будут залезать новые лапы?
Месяц за нанизыванием слов с помощью электронной техники, и мне уже не терпится вновь бродить по рыночным площадям. Быть автором — это будто все время подогревать вчерашний обед.
Только я думаю, что было бы хорошо сменить пейзаж. Я уже по горло сыт жизнью в серых тонах. Пожелай мне удачи на церемонии присуждения: она, кстати, 15 июня, примерно за неделю до вашего приезда. К нему я, безусловно, уже снимусь с лагеря: телевизионный приятель предложил мне комнату на время вашего пребывания здесь, и она, благодарение Богу, не в подземелье.
Сроки начинают поджимать все больше. Они торопятся выпустить книгу к Рождеству. Только небу известно, где я буду тогда. НТН намекают на Дальний Восток. Ну, хотя бы это достаточно далеко от Речного Подворья и могилы моего брака. Гонконг накануне прощания с британским флагом может оказаться завораживающе интересным, а у меня там хватает старых друзей.
Пока же будет замечательно снова свидеться с тобой, нет, пра-а-вда.
Всего наилучшего.
Твой
Гарри
ИЮНЬ
Дамаскину 69
Неаполис
Афины
2 июня
Милая Джейнис!
Лето прилетело на волшебном ковре-самолете выхлопных газов. Жан-Клод уверяет меня, что Европейское Сообщество в виде субсидий отправляет в Грецию весь свинец, который в странах Общего рынка нигде и никто больше в бензин не подмешивает. К тому времени, когда мы вернемся из Англии, он уже будет человеком Миттерана в Вашингтоне, увы. Или «Увы-с». Кончилась еще одна глава. Он обещает мне встречи. Но французские обещания недолговечнее французских поцелуев. Мы планируем провести прощальный уикэнд в шато Ле Корб — последний взгляд на винно-темное гомеровское море, последнее объятие в фонтане слез. Как смехотворно это у меня прозвучало и как, возможно, это смехотворно на самом деле. В моей жизни полностью отсутствует то служение каким-то общим делам, которое служит доказательством, что ты — серьезная женщина.
И у тебя тоже, слава Богу. Землю заставляют кружиться юмор и секс. Если бы мы все участвовали в антиналоговых маршах, мы бы задохнулись в Смелом Новом Мире. Мне слишком нравится Трусливый Старый Мир. В глубине души я отчаянно сентиментальна, я люблю нашу загородную лачужку и дикие горы, перезвон колокольчиков на овечьих шеях, и колченогий стол, за которым я сижу с книгой или пишу «Увы-с». Быть может, это моя единственная Страна, когда все жан-клоды отправились управлять миром? Или я просто готовлюсь к пожилому возрасту?
Вчера был мой день рождения — отвратительный месяц, в котором я на год старше тебя. Желаю удачи с Полом Ньюменом-младшим и держусь за дерево, чтобы не сглазить. Но будь поосторожнее с красивыми американцами; слишком многие из тех, кого я знавала, оказывались Дональд-Даками, переодетыми сказочными принцами.
Письма Пирса Гарри вроде бы становятся все длиннее и длиннее. Интересно, пишут ли мужчины друг другу о том же, о чем женщины? «Откуда мне знать?» — говорит Пирс нахально. «Конечно, знаешь, черт тебя дери! — отвечаю я. — Ты же читаешь мои».
Последние дни он что-то стал очень страстным. Видимо, с почечуем полегче.
Как всегда с любовью,
Рут.
Р.S. Не думаю, что будет смысл писать еще до нашего отъезда, так что все решает Пол Ньюмен. Складываю ладони, молясь за тебя, а между ними вложены ожидающие тебя наследместа. Увидимся в Речном Подворье. Но, прошу никаких ароматотерапий для меня. (Вдруг ты об этом думаешь.) Я ведь ортодоксальная девочка; не забывай, что я еврейка.
9 июня
Рут, миленькая!
Я расскажу тебе историю про девочку во вторник точно так, как все происходило — ничто не приукрашено, ничто не приглажено.
В тот самый вторник, о котором я тебе писала.
Вот я — на пороге тридцатишестилетия чувствую себя шестнадцатилетней, предаюсь мечтам об ужине с кинозвездой. Романтика, видимо, всегда остается юной. Несколько дней я места себе не находила — работа не продвинулась ни на йоту, разбитые нервы, разбитая посуда, я даже кошку забывала кормить.
Кевин только взглянул, сказал «о Господи!» и ушел.
Потом прислал открытку с пожеланием удачи и словами: «Если промажешь, приезжай в Париж на воскресенье». Я видела, как Пол шел по улице в замшевой куртке покроя, подчеркивающего его торс, и в брюках покроя, подчеркивающего то, что в них. И я вознесла молитву, чтобы его не зацапала какая-нибудь сучка, пока он не дома. Я была бы рада посадить его под замок до вторника, а потом заковать в наручники. И день настал. Он позвонил рано. Извиниться, что он не сможет, не сомневалась я, и почти потеряла способность говорить. Не голос — черный бархат: «Джейнис, вы по-прежнему не против?» Против — о
