светло, тепло, солнце сверкало в набухшей от росы листве, и люди, люди… Не обыкновенные люди, как в Августове или на шоссе, нет: ровесники, в мягких заграничных куртках, в штанах из белой как снег парусины — ну, словом, подонки; два таких красавчика приехали на мотороллере марки «ламбретта TV-175», эта «ламбретта» неплохая кобылка, дисковый тормоз на переднем колесе, выжимает за сотню, четыре скорости вручную, как положено чистокровному роллеру, — но что делать, если все равно как-то смешно, человек, будто обезьяна на самокате, по мне уж лучше нормальный мотор, хоть бы наш SHL-175, тоже хороший вид имеет, а на виражах безопаснее, потому что колеса девятнадцать дюймов, и с запасными частями легче, любой деревенский кузнец починит, или «юнак» — двигатель четырехтактный верхнеклапанный, тоже неплохо, триста пятьдесят кубиков, а на всю катушку да по шоссе сто двадцать пять легко жмешь, особенно если на хорошем бензине — тут каждого стиляжонка на мотороллере можно сделать. Теперь-то я куплю себе моторчик в рассрочку, а тогда и не думал, и роллера с меня хватило бы по многим причинам, и когда они с гомоном подкатили, то я позавидовал не роллеру, а этому гомону, позавидовал, что они могут так громко, так свободно и по-обезьяньи орать при виде Анки, а потом, когда один из них ставил машину на подпорку и запирал, я позавидовал второму, который подбежал со своим доморощенно-американским воплем, схватил и подкинул Анку, в то время как я держал наши запыленные велосипеды, а потом позавидовал еще одному, потому что он тоже бежал с этим биг-битным воплем и перестал вопить, только чтобы расцеловать ее, а она тоже что-то завопила — первый раз я услышал такой ее вопль, и от этого мне будто между ребер нож всадили.
И тут громко, на всю площадь перед кафе, посыпались разные имена, целую школу можно было собрать из этих имен, но это была не школа, а высший свет, мир дорогих блузок, черт-те каких штанов, нейлоновых рубашек по девять долларов штука, сигарет марки «Моррис» — у меня прямо голова кругом пошла, и я хотел отъехать, может, и отъехал бы, но я держал Анкин велосипед, боялся его оставить, боялся обратить на себя внимание, они бы уничтожили меня взглядами, я знал, что это все равно случится, но лишь бы не сейчас, не сейчас — и я торчал у столбика на свободном месте паркинга около автомобилей, сверкающих и чертовски дорогих, держал оба велосипеда за рули, как собак за сворки, так и стоял между ними, сам понемногу превращаясь не то в столбик, не то в собаку.
А они тем временем играли в свой пинг-понг, все на одной ноте, на одном горловом вопле, с целым набором то резких, то мягких однотипных движений, выражающих радость и возмужание, силу и самостоятельность и снисходительное превосходство над всем миром, — тут вот, на паркинге перед кафе, в солнечном Гижицке небольшое собрание богов; этот божественный вопль — вопль глупого здоровья, глупой силы и глупой глупости, задиристый, вызывающий вопль на одной ноте, а мотороллер «ламбретта» с синевато-красными полосками, с передним колесом слегка, пренебрежительно повернутым в мою сторону, был олицетворением этого величия.
— Когда ты приехала, чувиха, а мы сегодня дадим копоти!
— Одна или с мальчиком?!
— А мы на той неделе шведку закадрили!!!
— Дела — во идут! Все в жилу, только накалывай!
— Хата законная, обязательно посмотри!
— Лена тут, с одним немцем, рыжий, но с машиной!
— Роберт женится!
— На ком, вот жалко малого?!
— На дочке директора. Бригида, ну, знаешь, та зажигалочка!
— Ого, это карьера, может и не работать!..
— Липа, старик нищий, еле пять косых жалованья тянет!
— Поночевки здесь правильные, тайгер-рэг выдают!
— Портки-то итальянские, Капри написано, глянь!
— А что с Ежи, сделал тот фильм, наконец?!
— Януша не видала?!
— Должен был поехать во Францию!
— Экзамен засыпал, но предки обещали уладить!
— Бобек в Югославии крутит!
— Пхе, Стефан в Риме, во! «Фиат-1 100» привезет, так и грозил!
— А мой предок «пежо» привез из Парижатина!!!
— Выглядишь ты — бомба, только волосы смени!
— Лёлек — чокнутый ходит!
— Все еще влюблен в Кицю?
— С ума сходит, а она налево работает, с киношниками.
— Они в Закопе, в июле вместе ошивались!
— Ленка на десять косых его расколола!
— Вот так, старик дал на пошлину, выписываю «ситро-2СV».
— Скинут пошлину, у старика есть рука!
— Ты умеешь танцевать кисс-ми? А по мне так лучше сёрф!
— В Сопоте лажа!
— Муть, в Гранде — тоска зеленая!
— Объехали с Витеком взморье и заскочили сюда!
— А ты знаешь, у Баськи искусственные ресницы, зеленые и рыжие!
— Зенон ей прислал, полдоллара пара, сто пар!
— А тот мулат, что с ним?!
— Вернулся на Кубу, Янку обставил, теперь Ром ее утешает!
— Кадришки у вас есть?!
— Есть, тут товара хватает!!!
— На будущий год на машине подорвем, это производит!
— Пропускная способность увеличится сама знаешь как!
— Разве что Парижатин удастся наколоть!!!
— Как твои ноги, Анка, поправляются?
— Ты глянь, как у ней ноги поправились!
— Ну-ну, ты уже тип-топ, Болек тебе хорошо посоветовал!
— Тут есть с телевиденья, забеги к ним!
— Обеспечим тебе вход!
— Законно!
— Нет, с вами сдохнешь!
— Шутишь!!!
— А то!!!
Я держал наши велосипеды и дрожал, как испуганная собака, всей своей шкурой, а те расставляли вокруг свой необычный, плотно бумажный, непроникаемый мир, который закрывает солнце и не пропускает воздуха.
В какой-то момент я забыл, где я и что чувствую, равнодушие обволокло меня, будто теплая вода, я прислонил велосипеды к столбику, достал из кармана цепочку с замком и присел, чтобы сцепить передние колеса.
Тогда они увидели меня и вдруг замолчали; тишина эта резнула, как скрежет разваливающейся машины, а они подошли, стали рядом и смотрели, как я продеваю цепочку сквозь спицы, как хитро запутываю ее и как защелкиваю замок.
Потом я поднялся — я был выше их на голову, — они смотрели на меня с холодным, враждебным любопытством, я испортил им всю игру, потому что это был я, потому что если бы был кто-нибудь другой, тогда бы нет! — тогда бы им было еще веселей, а это был я… даже если ты всего лишь на велосипеде, и то можно одеться шикарно или хотя бы с броской придурью; они быстро оценили мое невзрачное барахлишко, прикинули, что на большее я просто не тяну, что родители мои наверняка в шестом часу тащатся на работу сонным и затхлым трамваем, все это я увидел в их глазах и уже имел над ними то преимущество, что родителей моих не было в живых, я даже лиц-то их не помню, да и откуда мне помнить.
