— Что ты хочешь сказать, Том? — поинтересовалась тихо.
— Сам не знает! — буркнул отец. — Надо думать, а он не умеет. И это, должно быть, вычитал из книжки!
— В долине пустынно, — продолжил между тем Том. — Кобыле одиноко. Может, обрадуется, когда я вернусь.
— Обрадуется твоей компании?
— Она всегда была в компании, — пояснил парень.
— Откуда ты это взял?
— Она не любит людей, ненавидит их, но не боится.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ну… — замолчал он, раздумывая.
— Еще не придумал, — засмеялся сидевший рядом братец.
— Да оставьте его в покое! — возмущенно воскликнула мать.
— Он объяснит… он всегда может объяснить, если немножко потерпите!
— У человека всего одна жизнь, — произнес отец. — А чтобы дождаться, что скажет Том, и успеть сделать что-нибудь еще, понадобятся две.
Парень чуть покраснел от напряжения, пытаясь собрать ускользающие мысли и одновременно разобраться в разгоревшемся вокруг него споре.
Наконец вымолвил:
— Знаете… дикие твари боятся человека. Они видят его только издалека. А когда узнают нас ближе, должно быть, начинают ненавидеть.
— Ну и дурацкая мысль! — отозвался один из братьев. — Как у тебя и все остальное! Ну скажи, зачем лошади ненавидеть человека?
Том в замешательстве поглядел на брата.
— Дайте ему подумать, — издевательски бросил отец. — Погодите немножко, придумает ответ и на это.
— Зачем? Скажу сразу, — возразил Том. — Думаю, лошади ненавидят нас за шпоры. А потом… мы же им ничего не даем, кроме сена и овса, чтобы работали.
— А чего же им еще надо? Что еще им можно дать? — усмехнулся Джим.
— Пять долларов в день! — сострил другой брат.
Все сидящие за столом, переглядываясь, расхохотались.
— Им нужно доброе обращение! — убежденно заявил Том.
— Ты осел, — заключила обычно не замечавшая его младшая сестра.
— Доброе обращение? — переспросил отец.
— Серый Барни последний месяц таскает плуг только благодаря доброте, — сообщил Том.
— Старый мул? Да он здоров как всегда!
— Не знаю, протянет ли он еще недели три, — признался Том Глостер.
— А ну-ка, хватит! — запротестовал Джим. — Не хватало еще всякой чертовщины про будущее!
— Я не предсказываю будущее, — ответил Том, — сужу по тому, что вижу сегодня.
— Хватит, нагляделся! Ступай к кобыле!
Том ушел и, спустившись в долину, был вознагражден. Кобылка больше не прядала настороженно ушами, а при виде его радостно их навострила.
Глава 3
А ЭТО НЕ ДЛЯ ДОМА
Родные хотели, чтобы Том занимался с кобылой всю ночь.
— Надо ее хорошенько измотать. Самое верное средство, — говорили ему.
— Какой с этого толк? — возражал Том. — Как только отдохнет, снова станет сбрасывать с седла, разве не так?
— А тебе-то что? — сжимая кулачки, набросилась на него младшая из сестер. — Ты же свою сотню долларов уже получишь!
Чтобы не слушать этих разговоров, Том действительно ушел на всю ночь, но с лошадью не работал. Просто оставался с нею в сырой промозглой низине. Соорудил из зеленых сучьев постель и, расположившись на ней, урывками дремал. Один раз ему показалось, что к нему подкрался волк, но, открыв глаза, увидел перед собой лошадиную морду. Снова проснулся, когда серая улеглась рядом с ним. Он протянул руку и в свете звезд увидел, как кобыла, наклонив изящную голову, по-собачьи ее обнюхала. Очень довольный, Том уснул крепким сном и проспал до рассвета.
Проснулся окоченевшим, разбитым, с тяжелой головой, но, умывшись ледяной водой из речки, несколько взбодрился. Подвел напиться и кобылу. Затем пучком сухой травы насухо вытер ее от росы. Все это время Том не пытался оседлать лошадь, самое большее — стоял рядом, держась рукой за спину. Только теперь положил на нее седло, не сильно затянув подпруги, потому что по утрам эти животные очень не любят, если их туго утягивают. Потом сел в седло. Ни плетки, ни шпор у него не было. Свободно отпустил поводья. Кобыла повернула голову, обнюхала колено парня, покосилась на него блестящим глазом. Затем, грызя удила и встряхивая головой, двинулась вперед. Начни ее придерживать или понукать — взвилась бы тигрицей, безудержно, яростно, ибо самые кроткие, самые чуткие натуры борются за свою душу отчаяннее всего.
Том, однако, не докучал ей. Пустил свободно разгуливать из конца в конец ложбины. Хотела остановиться — останавливалась; хотела пуститься рысью — бежала рысью; хотела перейти на шаг — переходила на шаг. Но помаленьку брал бразды в свои руки. Сначала, когда он натягивал поводья, серая нетерпеливо сучила ногами, но вскоре начала понимать. Приучить лошадь слушаться узды — дело несложное, и уже через полчаса кобылка все понимала. Потом, лишь тихо всхрапнув, позволила натянуть удила потуже. Когда Том подъехал к дому, солнце едва взошло.
Поглазеть на них высыпало все семейство. Парень мало что от них услышал, но смотрели они на него со скрытым уважением. Один из братцев потом объяснял:
— Знаете, почему у него получается? Потому что он сам словно животина!
— Верно, недалеко от них ушел. Потому и понимает!
Все были очень рады сотне долларов, и у каждого появились виды на эти деньги, то есть у каждого, кроме Тома и матери. Правда, его плотно покормили завтраком, а отец, довольный, что сын сумел объездить лошадь, заявил, что тот до конца дня свободен от работы. Затем он вместе с Томом отправился в деревню, где они нашли того чужака, Капру.
Хосе Капра смотрел на серую сияющими от радости глазами. Подошел поглядеть, что получилось, и Хэнк Райли. Вообще-то на площади перед отелем собралось с полсотни человек.
Том Глостер коротко предупредил:
— Ни шпор, ни плетки!
Пристально посмотрев на парня, будто услышав что-то давно забытое, Капра кивнул. Затем проехал на кобылке из конца в конец улицы. Дважды, когда слишком сильно натянутые удила рвали чувствительный рот, она вставала как вкопанная, готовая причинить неприятности седоку, но Капра в конце концов понял ее нрав, и она пошла свободным размашистым шагом, какого не получишь никакой дрессировкой.
— А ты, видно, здорово продешевил, — сказал кто-то Хэнку Райли.
Тот, побледнев от злости, поглядел в сторону Тома Глостера:
— Родословная этой кобылы уходит ко временам Мафусаила. Да, я потерял на ней не менее двух тысяч, и только из-за того, что этот малый не захотел предложить свои услуги мне, а предпочел работать на чужака!
Том слышал его слова, но промолчал. За свою жизнь он наслушался столько неприятного в свой адрес, что давно научился не обращать на это внимания. Однако его старший братец не мог такого стерпеть. Все Глостеры, кроме Тома, были большими забияками. Джим немедленно высказался:
— Хотел надуть несчастного чужака, выудить у него и коня и монету, а надул самого себя. Так тебе и надо, Райли!
Не видя кругом себя дружественных лиц, Хэнк Райли повернулся и понуро побрел по улице. Капра, не слезая с седла, передал Тому Глостеру причитающиеся деньги. Мальчишка оказался рядом со своим
