тело противника, словно стальные обручи. Таков был Сэм Босвик. Его лицо напоминало свиное рыло, а интеллект отличался от поросячьего только изощренным коварством. Но его безрассудные непоколебимые порывы и могучие мускулы, способные двигаться с ошеломляющей скоростью, внушали страх людям на тысячи миль вокруг.
Красавчик Мэлони вполне соответствовал своему прозвищу. Этот изящный юноша с большими карими глазами и мягкой улыбкой заставлял трепетать девичьи сердца. Одевался он ярко, как мексиканский кабальеро. Однако истинным организатором трио, мозгом, разработавшим все наиболее прибыльные операции, являлся Чес Морган. Он оставался честным, как и любой мужчина в горах, до тех пор, пока злосчастная ошибка правосудия не превратила его в бандита. Чеса объявили вне закона, и пришлось ему попробовать на вкус и полюбить вольную жизнь. Он выглядел так всегда: человек с серьезным лицом, усталыми глазами и седеющими волосами. Говорил грубо, и в зубах у него торчала неизменная трубка. Чес славился тем, что медленно попыхивал ею, стреляя из винтовки в отдаленную цель. Причем в человека. Таков был Чес, который всерьез взялся за дело и наконец выступил с речью от своего имени и от имени Красавчика Мэлони:
— Кто тебя просил ехать? Ты сказал, что готов в путь и что, по твоему мнению, один прекрасно управишься в Канзас-Сити. Ведь у тебя там есть знакомые. Но, Сэм, на твоем месте я сделал бы то же самое. И когда мы удирали от Хуареса в Огэст и под тобой пристрелили лошадь, я остановился и подобрал тебя… Разве я просил после этого двойную долю за то, что сделал для тебя?
— Я много раз об этом слышал, — резко бросил Сэм Босвик. — Но разве я не отплатил тебе вдвойне в паре случаев?
— Когда же?
— Не я ли поддержал тебя, когда ты проигрался в покер?
— Можно заплатить за это наличными?
— Деньгами можно заплатить за то, что я сделал, — горько парировал Сэм. — И, возможно, в этом вся разница.
— Деньги, — холодно ответил Чес Морган, — не самое важное, и ради них не стоит жить.
— Здесь, наверное, церковь или воскресная школа! — проворчал мистер Босвик. — Я хочу только свою законную долю, и будь я проклят, если ее не получу!
— Не знаю, как ты собираешься ее получить.
— Я требую справедливости!
— Так говорит каждый проходимец.
— Ты назвал меня проходимцем, Чес? — Босвик устрашающе вперился в Моргана, но тот не отвел взгляда.
Чес продолжал спокойно и почти с жалостью разглядывать своего компаньона; на лице его отсутствовали малейшие следы интереса.
— Я не упоминал имен, — ровным голосом произнес Морган. — Когда дело доходит до таких разборок, то я уступаю место своим револьверам. Тебе, Босвик, все равно окажется мало, даже если твоя доля превысит долю босса.
Такие слова внезапно привлекли внимание к Ланкастеру, но тот, казалось, никак на них не отреагировал.
— Послушай, — продолжил Босвик, понизив голос. — Не нужно втягивать Ланкастера. Ты знаешь и я знаю, что он ничего для нас не сделал, просто околачивался поблизости и никогда не рисковал. У него так мало опыта, что он даже не мог отдавать приказы. Ланкастер всего лишь фикция, и тебе прекрасно об этом известно. Главное, для чего мы его взяли… — продолжал он смелее, так как отсутствующий взгляд Ланкастера задержался на деревьях за окном, не проявляя интереса к разговору, происходившему рядом, — главное, для чего мы его взяли, — охранять нас от всех, кто болтается вокруг и может упасть нам на хвост. Но будь я проклят, если Билл способен даже на это! Я спрашиваю тебя откровенно, напарник, какое право имеет босс, если уж тебе нравится так его называть, получать двойную долю?
— Спроси его! — вмешался Красавчик Мэлони со злобной ухмылкой.
Сэм Босвик встал. Хоть он и чувствовал себя дерзким и сильным, было очевидно, что ввязываться в драку с Ланкастером один на один он вовсе не собирается.
— Обратись к Ланкастеру за своей двойной долей, — предложил Чес Морган. — Может, он тебе ее и отдаст.
— Хорошо, старина. Я попытаюсь, — пробормотал Босвик и резко повернулся к окну. — Эй, Билл!
Тот прекрасно его услышал, но виду не подал, а продолжал сидеть, отвернувшись, с отсутствующим выражением лица. Более того, именно теперь, когда его окликнули, Билл как раз принялся внимательно разглядывать всадника, спускавшегося мимо сосен и только что свернувшего с узкой тропы на более широкую, изрытую колеями дорогу; всадник направлял своего уродливого птицеголового мустанга прямо к городу. Тут Ланкастер резко выпрямился и вспышка злобной ярости мелькнула в его глазах: он в конце концов узнал наездника, издали показавшегося ему странно знакомым. Кадиган собственной персоной ехал прямо к нему в руки! После стольких месяцев тщательных расспросов, после сотен миль, проведенных в седле в поисках парня, — вот он сам явился к Ланкастеру. Билл чувствовал, как весь гнев, поднявшийся после непотребной болтовни Босвика, мгновенно улетучился и мысли успокоились. Наконец-то он заполучил Кадигана!
Никто не понимал, как много это для него значило. Ланкастер никогда не говорил об этом с друзьями. Но о том, насколько важна для Билла была встреча с противником, свидетельствовало хотя бы то, что каждый их трех крутых парней, сидевших в комнате, постоянно помнил имя Кадигана. Дело в том, что среди скотоводов, лесорубов и старателей, давно усвоивших прославленное имя Ланкастера, имя Кадигана также приобрело известность. Точно так же, как неизвестный, выстоявший четыре раунда против чемпиона из чемпионов, становится знаменитым за ночь, потому что его схватка завершилась вничью, так и человек, выступивший против непобедимого Билла Ланкастера и сбивший его первым ударом, человек, осмелившийся голыми руками атаковать прославленного бойца, считался едва ли не более великим, чем сам Ланкастер!
Исчезновение неизвестного стало приятной частью загадки. Почему он уехал? Почему ему пришлось отступить? Как бы то ни было, Кадиган исчез из обитаемого мира. Кое-кто в поисках наиболее вероятного объяснения такого исчезновения мрачно вещал, что Ланкастер, должно быть, знает намного больше, чем говорит.
Тем временем знаменитый бандит был вынужден поддерживать свою репутацию, непрерывно разъезжая по горам и демонстрируя всем, что он готов и стремится к встрече с парнем, которого ненавидел и которому, по несправедливым слухам, причинил зло. Такая самоуверенность весьма ему помогла и поддержала пошатнувшуюся славу. Но ничто не могло вполне достоверно объяснить исчезновение Кадигана. Или его убили, или он уехал с какой-то целью и когда вернется, то сразу же проявится. Вот такое сложилось общее мнение. Что касается стычки между Кадиганом и Ланкастером, то о ней никогда не рассказывали правильно. Даже ковбои, присутствовавшие при том, не смогли прийти к соглашению друг с другом. Потому что все дело было исключительно простым. Примечательна лишь перемена в самом Кадигане. Он превратился в другого человека.
И повествуя о схватке, ковбои не могли не сосредоточиться на Кадигане. Говорили о нем так, что сделанное им казалось более значительным, чем было.
В результате имя Кадигана стало так же известно в округе, как и имя Ланкастера. Вот почему Билл радостно улыбался, увидев врага, улыбался, как кот, собравшийся броситься на птицу, — голодной улыбкой, без тени веселья.
Затем он повернулся к Сэму Босвику, который уже в третий раз повторял вопрос с некоторым раздражением.
— Послушай, Ланкастер, я хочу, чтобы ты сказал мне, как, по-твоему, нужно поступить! Я получу две доли или нет?
— Разве ты получал две доли раньше? — поинтересовался Ланкастер.
— Нет.
— Когда ты уезжал в Канзас-Сити, разве ты говорил ребятам, что потребуешь две доли за свою работу и работу своих друзей?
