И всё им неймётся!

той самой Фонтанке воду пил. А кому ещё из русских писателей во дворе ЛГУ стоят памят­ники? Никому. Интересно.

Может, Бродский умер в Москве? Нет, он заве­рял:

На Васильевский остров Я приду умирать.

Однако, обещания не сдержал, умер не в родном Ленинграде, а в приютившем его Нью-Йорке.

Примечательно, что Есенин предсказывал:

В зеленый вечер под окном На рукаве своём повешусь.

И повесился, да ещё именно под окном.

Маяковский размышлял:

Всё чаще думаю, не поставить ли лучше точку пули в своём конце?

И поставил точку пули.

Николай Рубцов уверял:

Я умру в крещенские морозы...

И как в воду глядел: умер 19 января, именно на Крещение.

А Бродский только сказал красиво о родине, но умер на чужбине, в Америке, а похоронили его в Ве­ неции. Место, конечно, поэтическое. Ведь это там уже два века

Старый дож плывёт в гондоле С догарессой молодой...

Но для памятника Бродскому место выбрали самое подходящее — напротив американского посольства. Действительно, в США вышла первая книга Брод­ского, там он прожил почти половину всей жизни и без малого всю творческую жизнь, там много писал на английском языке.

Я не мог разобраться, когда именно открыли па­мятник. В выпусках новостей по телевидению это­го, кажется, не было. По одним данным, 24 мая. Это День славянской письменности и день рождения ве­ликого русского писателя Михаила Шолохова, тоже Нобелевского лауреата. То-то порадовался бы Миха­ил Александрович собрату. По другим данным, 24-го всё-таки не решились и поставили 31 мая.

Но не важно, когда. Гораздо важнее, что министр культуры РФ француз г-н Авдеев сказал: «Нам очень повезло, что в нашей стране родился великий, не до конца понятный гигант эпохи Иосиф Бродский». Друг гиганта Евгений Рейн, знаменитый поэт, присовоку­пил: «Создание этого памятника в Москве:— великое событие для тех, кто ценит русскую культуру».

Газеты сообщают, что великое событие произо­шло на глазах «нескольких сот человек, среди кото­ рых были замечены скульптор Зураб Церетели, ар­тист Сергей Юрский и врач Леонид Рошаль».

Прекрасно, но тем, кто ценит русскую культуру, как не вспомнить, что первый памятник Пушки­ну, великому национальному поэту, родившемуся и умершему в России, был открыт почти 45 лет спустя после его смерти, Есенину в Москве — спустя 70 лет после смерти, Шолохову — спустя 18 лет. Да ещё где! В Текстильщиках. А тут поэту, по автори­тетному мнению министра культуры, «не до конца понятному» и известному в России чуть больше, чем Симун или Франгулян, — всего через 5 лет по­ставлен памятник в одной столице и через 10 лет— в другой. И не в каких-то там Текстильщиках, а около университета и в центре столицы... Где будет третий? Да как же не поставить монумент в деревне Норенская Архангельской области, где года полтора жил высланный из Ленинграда поэт. Совершенно как Пушкин в Кишиневе и в Михайловском, где есть и музеи. И в Норенской должен быть! А директором музея хорошо бы назначить нынешнего министра культуры, когда сей гигант путинской эпохи выйдет в отставку.

Вот какая возвышенная суета вокруг имени по­чившего поэта. И это при всём том, что в Москве исчезли улицы Пушкина и Белинского, Герцена и Огарёва, Грановского, Станкевича и Чехова, площа­ди Лермонтова и Маяковского... Именно этим — ис­коренением духа русской культуры — прежде всего и занялись в Москве оборотни первого призыва во главе с тогдашним мэром Гавриилом Поповым.

Исчезла и улица Горького, и памятник ему, са­мому знаменитому писателю XX века, а Союз пи­сателей молчит, а на страницах «Литгазеты», укра­шенной восстановленным горьковским профилем, некоторые литературные дамы даже вопрошают не­доуменно: «Горький? Да ведь он же не очень спешил вернуться в СССР». Почему-то не добавляют: ещё и резко критиковал коммунистов, даже самого Ленина. И вот, говорю, при всём этом мне, человеку, который ценит русскую культуру, радоваться вместе с Рейном и Авдеевым «великому событию» — открытию па­мятника «гиганту эпохи» у американского посоль­ства? Пробовал. Не получается.

За что ж вы Сашку-тo Потеева?

Вот, докопались, наконец-то, до истины: десять наших экскурсантов-нелегалов в США во главе с секс-пушкой Чапман выдал полковник Александр Н. Потеев, заместитель начальника американского от­дела Службы внешней разведки (СВР), лицо весьма высокопоставленное. Вообще-то, американцы, по­жалуй, могли обойтись и без него, ибо, судя по все­му, прикрытием великолепной десятки в США были только придуманные им нерусские имена да выучен­ный ими английский язык. Причём сомнительно, что выучили они его как требуется. В самом деле, если у нас «Булава» раз за разом то летит не туда, то вообще не летит, если пожары полыхают от Якутии до Ряза­ни, если президент уверяет иностранцев, что именно его красивое и умное, хорошо выбритое лицо — это лицо сегодняшней России, до языка ли тут?

А радоваться были у американцев большие осно­вания: за десяток русских пентюхов они получили двоих настоящих ценных разведчиков. Известно, что были предательства и в Советское время. И кара Родины за это была сурова. Но вот наступила пора благоухающей демократии. Казалось бы, уж теперь- то чего суетиться негодяям? Ведь здесь то же самое, что там. Нужны деньги? Да при таких ловкости и бесстыдстве и здесь можно открыть доходное дело. Однако в 1998 году была раскрыта группа офицеров Главного разведывательного управления (ГРУ), кото­рые продали израильской разведке «Моссад» около 200 секретных документов. И какова кара? Подполковнику Владимиру Ткаченко суд Московского воен­ного округа влепил три страшных года, подполков­ник Геннадий Спорышев огрёб аж два года условно, а организатор бизнеса на торговле государственны­ми тайнами полковник Александр Волков, т.е. самое главное лицо, и вовсе прошёл по делу как свидетель, хотя при обыске у него дома обнаружили 345 тысяч— не шекелей, конечно, а долларов. Видимо, это и послужило главной причиной милосердия.

В 2002 году тот же суд Московского военного округа дал полковнику Александру Сыпачёву во­семь