на Катю и в заключение – опять на пропуск. Определенно чтобы показать, что индивидуум он независимый и облеченный кое-какими полномочиями, поскреб редкую бороденку с таким видом, словно определил уже, что пропуск злодейски подделан и пора высвистывать на подмогу залегший в кустах спецназ лесничества (ничего удивительного, при нынешнем повальном увлечении спецназами таковым, того и гляди, и лесники с рыбоохраной обзаведутся). Мазур, в свою очередь, уставился на него с философской угрюмостью во взоре.
Дуэль взглядов продолжалась не особенно долго – очень быстро бородатому надоело валять ваньку, он подошел к воротам и с лязгом откинул засов, – но распахивать их не стал, посчитав это, должно быть, ниже своего достоинства. Молча удалился в домик.
Мазур, человек не гордый, в два счета управился со створками, провел машину и снова захлопнул ворота. Сел за руль и, не дожидаясь распоряжений, поехал вверх по дороге, – поскольку каких-либо других маневров выполнить было решительно невозможно.
– Слева будет прогалинка, – сказала Катя. – Там и остановимся.
– Эта?
– Ага.
Мазур свернул влево, съехал с асфальта и заглушил мотор. Сказал:
– Судя по некоторым наблюдениям, не было за нами хвоста?
– Вот именно, – ответила Катя. – Мелочь, а приятно… Пойдемте.
Она первой стала неспешно подниматься по бледно-желтой, кое-где покрытой вылезшими на поверхность корнями сосен земле, за многие годы утоптанной тысячами ног до полной бесплодности. Впереди вздымались высоченные серые скалы, этакие слоистые параллелепипеды вроде исполинских кирпичей, из-за своей диковинной формы показавшиеся на какой-то миг творением человеческих рук, а то и залетных инопланетян, что, разумеется, было полной чепухой. Стояла покойная солнечная тишина, птиц почти не было слышно.
– И что дальше? – спросил Мазур, когда они оказались в двух шагах от высоченной скалы.
– Будем ждать, – пожала плечами Катя, безмятежно усаживаясь в своих светлых брючках на бурый ствол поваленной сосны. – Начальство не опаздывает, а задерживается…
– Самарин? – напрямик спросил Мазур.
– Вы такой проницательный, Кирилл Степанович, я буквально очарована…
Она сидела, опираясь обеими руками на ствол, откинувшись назад, демонстрируя великолепную грудь под белой футболкой и улыбчиво щурясь, – новое поколение, молодой кадр. Отношение к новому поколению у Мазура было сложное, на одном полюсе, что греха таить, типичнейшее старческое брюзжанье, на другом – пожалуй что, превосходство матерого волка. Но в одном можно быть уверенным: те, кто прошел школу Лаврика, глотку перережут при надобности без всяких сантиментов. Кому угодно. Пусть даже ножик будет держать в руке этакое вот сексапильное создание с безмятежной улыбкой.
И все же… Кое-какие основания для оптимизма имелись. И базировались они не на каких-то там убаюкивающих надеждах, а на точном анализе ситуации и на том еще, что Лаврика он как-никак успел изучить за двадцать с лишним лет…
Да и беленькая Катерина вовсе не выглядела хотя бы самую чуточку зажатой – а ведь в ожидании определенных мрачных ситуаций даже человек поопытнее ее держится так, что опытный глаз обязательно ухватит некие нюансы…
– По-моему, вы на меня уставились с ярко выраженным сексуальным интересом, – протянула Катя, щурясь под солнцем.
Мазур усмехнулся:
– Даже если так и обстоит, неужели вы рассчитывали меня смутить подобной репликой, милая Катерина? Старого циничного морского волка?
– Ну, а все-таки?
– Это самоутверждение, а? – спросил Мазур. – Приятно ощущать себя объектом сексуальных вожделений старого циничного адмирала, нет?
– А почему бы и нет?
– Моя дорогая, вы очаровательны, – сказал Мазур. – Более того, вы откровенно сексапильны. Но я сейчас, право слово, думаю не о том, что на вас нет бюстгальтера, а о другом совсем. О зависти. Я вам откровенно завидую, вашему поколению, – вы, счастливцы, понятия не имеете о том, что такое парткомы, месткомы и женсоветы. И о том, насколько порой могли напаскудить…
– Да уж, – отозвалась девчонка с явственно читавшимся превосходством. – Бог избавил…
– А вот этого не надо, – сказал Мазур задушевно. – Этих вот ноточек превосходства. У нас, между прочим, было одно нешуточное преимущество: за спиной у нас простиралась могучая империя, которую, что греха таить, откровенно боялся весь глобус…
«Старею, – подумал он. – Точно, старею. Коли уж начал распинаться о былом величии империи… которую, между прочим, ухитрились просрать, в том числе и мы, а как иначе? Что-то мы сделали не так, знать бы только, где и когда…»
На его счастье, мирный разговор оборвался по весомейшим причинам: послышалось натужное ворчанье отечественного мотора, рядом с их белым «Жигулем» остановилась бежевая «Волга» не самого последнего образца, и оттуда вылез вице-адмирал Самарин собственной персоной, соответственно жаркой погоде одетый легко, с некоторым спортивным уклоном, весь в белом, подобно герою известного анекдота. Уверенно направился к ним вверх по склону – не бегом, конечно, но достаточно быстро. Судя по энергичной походке, один из асов морской контрразведки, умнейший человек, матерый убивец и гений деловой безжалостности отнюдь не торопился выходить в тираж. Удобный случай порассуждать о неких насквозь мистических закономерностях, согласно коим дольше всех живут (и дольше сохраняют бодрость) как раз те хомо сапиенсы, трудами коих изрядное количество братьев по разуму переселилось преждевременно в мир иной: конструкторы-оружейники, маршалы и генералы, вояки с личными кладбищами…
Мазур встал с бурого ствола, легонько подобрался – как ни успокаивай себя логично-оптимистическими рассуждениями, а с Лавриком никогда неизвестно заранее…
– Ну, здорово, что ли, – сказал Самарин нейтральным, в общем, тоном, протягивая ему руку. – Хорошо живется в Шантарске отпускным адмиралам, я гляжу: солнышко светит, птички чирикают, девочки очаровательные сопутствуют… Катюша, солнышко мое, ты посмотри тут, пока старики погуляют…
– Все чисто, Константин Кимович, – браво отозвалась она.
– Сам знаю, – отмахнулся Лаврик, цепко ухватив Мазура под локоть. – Однако ж поглядывай…
Мазур задумчиво косился на спутника: Лаврик, словно было мало ему легкомысленной цивильной одежонки, носил еще очки в дешевой оправе и щеголял реденькой бороденкой. И то, и другое придавало ему классический вид растяпы-интеллигента, доведенного всеми реформами до тихой депрессии. Маскарад сей, надо полагать, неспроста – Лаврик наш по пустякам не станет столь радикально менять облик, дело тут не в примитивной маскировке…
Они завернули за скалу, там обнаружился узкий извилистый проход меж заслонивших небо каменных столбов. Лаврик уверенно вел его все дальше и дальше, пока они не оказались на краю высокого крутого обрыва. Далеко под ними раскинулось зеленое море тайги, то самое, песенное, над которым вздымалась исполинская серая скала, чертовски напоминавшая формой человеческую голову.
– Что-то ты вполне бодренький, – хмыкнул Лаврик. – А не боишься, что мы, злыдни особистские, тебя шлепнем на этом самом месте и туда вон спустим? Ищи потом хоть по всему глобусу…
– Да ладно тебе, – сказал Мазур с наигранной легкостью. – Я тебя знаю давно. И не припомню что-то, чтобы ты людей убивал в декорациях, где присутствует хоть капелюшечка романтики, как здесь вот…
– Скверно, скверно… – усмехнулся Лаврик. – Выходит, меня тоже в некоторых отношениях можно просчитывать?
– А как же, – сказал Мазур. – Ты у нас, извини, все же не господь бог и не дьявол. Помню, как ты за меня крепенько брался…
– Нехорошо быть таким злопамятным, – ханжеским тоном посетовал Лаврик. – Лет пять уж прошло…
– Ну, я не злопамятен, – пожал плечами Мазур. – Просто… Если уж ты за кого-то берешься всерьез, объект из самых прагматических побуждений всегда зажат со всех сторон, чтобы ни дернуться не мог, ни
