Сходняк

– ...Удивительно верно подмечено, – раздалось со стороны двери. – А кроме того, уже официально объявлено, что спасение Ниязова есть целиком и полностью заслуга туркменского Комитета Национальной безопасности, и никакие посторонниеличности в операции участия не принимали.

Они обернулись.

В какой момент – непонятно, но входная дверь уже была открыта, причем совершенно бесшумно. А на пороге, прислонившись к косяку, стоял высоченный престарелый дядька и с брезгливо-заинтересованным видом, как обычно смотрят на различных гадов, копошащихся в террариуме, разглядывал троицу. Дядька был громаден, белокур и голубоглаз, как викинг, и чем-то неуловимо напоминал убитого на прииске фээсбэшника Гену. И несмотря на то, что облачен он был в безупречно вычищенную и отглаженную серую цивильную пару, чувствовалась, ну вот чувствовалась в нем белая офицерская кость. Генеральская как минимум. И Карташ с Таксистом непроизвольно вскочили чуть ли не во фрунт. Алексей почувствовал неприятный холодок под ложечкой: это явственно был не простой опер или, скажем, следак из прокуратуры. Эта была рыбка покрупнее. Белая акула, не меньше, совсем как давешняя из телевизора, но, в отличие от той, со взглядом умным и пронизывающем насквозь, от которого не то что мороз по коже, а возникает прямо-таки непреодолимое желание свернуться калачиком и накрыться одеялом с головой.

– Стало быть, не было вас на площади Огуз-хана, не было – и все... – развел он руками.

– А вот и оглашение приговора... – пробормотал Гриневский.

Дядька шагнул в комнату, рывком отодвинул стул от стола, сел по-хозяйски, поддернув брюки, бросил на столешницу кожаную папку. Сказал устало, ни на кого не глядя:

– Садитесь, соколы, садитесь, не в суде. Разговор у нас недолгий, но лучше мы будем беседовать сидя. Как свои. Барышня, миль пардон, но вы тоже извольте-ка присесть. Не люблю, понимаете ли, когда над душой стоят... Тем более дама.

Разместились. Карташ и Маша сели на постель, Гриневский опустился обратно в кресло перед телевизором. Маша взяла Алексея за руку, крепко сжала. Пальцы ее были холодными.

Меж тем викинг распахнул папку и вперился в верхний лист с таким вниманием, будто видел материалы впервые. Несколько секунд не происходило ничего, даже казалось, что слышно, как мелко дрожит оконное стекло. Все молчали.

Наконец дядька проговорил:

– Итак, что мы имеем? Алексей Карташ, тридцать три года, старший лейтенант внутренних войск, последнее место службы – исправительно-трудового учреждения номер ***, числится пропавшим без вести с двадцать седьмого июля сего года. Заключенный Петр Гриневский, тридцать шесть лет, погоняло Таксист, последнее место отсидки – все то же исправительно-трудовое учреждение номер ***, находится в розыске с двадцать седьмого июля сего года... и Мария Топтунова, дочь начальника исправительно-трудового учреждения опять же номер ***, числится пропавшей без вести с двадцать седьмого июля сего года... И – два ящика платины с нелегального прииска, кои означенные пропавшие тайком вывезли за пределы Российской Федерации, – он со злостью папку захлопнул, раздраженно отодвинул от себя и обвел присутствующих колючим взглядом водянистых глаз. – Ну что, графы монте-кристы, остапы бендеры хреновы, искатели золота инков, доигрались? – сквозь зубы спросил он. – Допрыгались, с-сучьи дети? Деньжат по-легкому срубить захотелось, да?!

– Простите, а с кем, собственно, имеем честь?.. – архивежливо поинтересовался Карташ.

– Не имеешь чести! – взорвался викинг. – Ни хера у тебя чести нет, сопляк!.. Ты хоть понимаешь, старлей, во что вы ввязались? Понимаешь, сколько статей и законов нарушили – международных законов, между прочим, твою мать?!.

– Что с отцом? – глухо спросила Маша.

– Мертв ваш отец, – сбавил обороты блондин. – Погиб. Еще вопросы?

– Про адвоката и два телефонных звонка, думаю, спрашивать не имеет смысла, – буркнул Карташ и был, ясное дело, проигнорирован.

Том в телевизоре перестал гонять за мышонком, начались очередные новости.

– Вопросы есть, начальник, – подал голос Гриневский. – Где мы находимся? Что с моей женой? Что с Дангатаром?.. Что с Джумагуль?

– А что ждет лично вас, тебя не интересует? – викинг неспешно выбрал из вазы грушу, фруктовым ножичком располовинил ее, сочно надкусил. – Потому как делов вы натворили выше крыши...

– Вот пугать только не надо, – перебила Маша, голос ее дрожал – то ли от злости, то ли от страха. – Если б не мы, до платины вы бы так и не добрались, а в Туркмении уже началась бы гражданская война!

– Действительно, начальник, – поморщился Гриневский, – давай-ка без этой лирики. Чего тебе от нас надо? Коли мы насквозь виноваты, то оформляй дело и вызывай конвой. А коли не торопишься, значит зачем-то мы нужны.

– А, жить хочется? Компромиссов ищете?

Белобрысый черт докушал грушу, вытер руки салфеткой.

– Что ж, хотите без лирики, будет вам без лирики... – согласился он, неторопливо выудил из папки чистый лист бумаги, положил перед собой. – Нуте-с, что мы имеем на одной, так сказать, чаше весов? Вооруженное нападение, кража госимущества, незаявление о преступлении, несколько убийств, использование летательного аппарата без лицензии и прочих соответствующих документов, незаконное проникновение на территорию иностранного государства, недонесение о готовящемся преступлении, плюс еще куча подобных мелочей– за такие дела, знаете ли... Бонни и Клайд, короче, повесились бы от зависти. А нашенские, продолжая аналогию, коллегиихних фэбээровцев и прочих копов сейчас прямо-таки слюной исходят от желания вцепиться вам в глотки... И я, со своей стороны, не вижу никаких оснований для того, чтобы им в этом желании воспрепятствовать, – я свою работу выполнил, вас нашел и доставил обратно, теперь пусть другие разбираются. В общем, – он вздохнул, – приключение закончилось, товарищи авантюристы. Завтра, если все будет хорошо, вы, должным образом упакованные, отправитесь прямиком в ласковые объятия товарища Бортко. Слыхали о таком? И нехай он сам решает, подрасстрельные к нему в медвежьи лапки попались преступнички или всего лишь пожизненные. Потому как мне вы, признаться, уже порядком надоели...