– Ты же не одна теперь, Анечка, – залепетал васька. – С тобой вон товарищ офицер. Ну, вы и идите, а я не могу. Мне нельзя в Жадруново, Анечка. Мы никогда туда сами не ходим. Я своим ходом в Дегунино пойду. Может, печку починю. Может, яблоньку вылечу.
– Ну, иди, – упавшим голосом сказала Анька.
– А ты не грусти, – сказал Громов. – Тебя Аней зовут?
– Да, – кивнула она. – А тебя?
– Максим, – сказал Громов.
– Хорошее имя, – сказала Анька и заплакала.
– Не плачь. – Громов прижал ее к себе и стал гладить по грязным, растрепанным, мягким волосам. – Ничего страшного, Анька. А может, оно и к лучшему. Никогда же такого не было, а мы попробуем. Это интересный вообще вариант – такое сплошное милосердие, взяла и все бросила, и пошла спасать последнего из последних. Это очень хорошо, Анька. Это можно попробовать. Долг и милосердие, если их скрестить, получаются удивительные вещи. Тут это никогда не получалось, а у нас, может быть, получится. Так что ты не бойся.
– Я не от страха, – повторяла Анька сквозь слезы. – Знаешь, как страшно ходить? Ходишь, ходишь, все гонят, ни приюта нет, ни помощи, помыться негде, и все вокруг воет, воет, словно вот-вот умрет и никак не соберется… Перед снегом такое бывает, знаешь? Как мне грустно было, Максим, как мне страшно было, Максим… Ходишь, ходишь…
Они же все не могут ничего, а что я-то могу? Я только жалею….И нигде помощи ни от кого…
– Ладно, ладно, – повторял он. – Теперь все позади.
В это же самое время в Даниловском монастыре брат Мстислав, пребывавший в затворе, почувствовал вдруг, что может выйти за пределы монастыря.
– Брат Николай! – крикнул он. – Я, кажется, свободен!
– Очень интересно, – улыбнулся брат Николай. – Я с утра догадывался о чем-то подобном.
– Стало быть, нечто кончилось? – спросил брат Мстислав.
– А нечто началось, – ответил умудренный брат Николай.
– Кто же это сделал? Было две пары, и обе они сделать этого не могли. Одна была разлучена прежде времени, а другая не представляла большого интереса, ибо чиновник был самого обычного рода, и ребенок его не мог ничего изменить в мире.
– Брат Мстислав, – сказал брат Николай. – Как не стыдно тебе верить в туземные сказки? Какая тебе разница, кто какого рода? Важно, что двое встретились и с этой встречи что-то начнется. Неважно, что она случайно оказалась полухазаркой, а у него есть часть туземной крови. В конце концов, не в этом дело. Не заставляй меня пересказывать тебе весь смысл этой путаной истории и довольствуйся тем, что стены нашего монастыря, благодарение Богу, трескаются.
– Значит ли это, – спросил подошедший к ним брат Георгий, – что весь тысячелетний опыт замкнутой истории был ошибкой?
– Он не был ею, – ответил брат Николай, светясь тихой радостью, – ибо чем дольше был затвор, тем с большею силой вырвется наружу копившаяся в бездействии история. Не знаю насчет нового неба, хотя и в нем я вижу определенные знамения, – но уж новую землю, братия, я вам обещаю.
Брат Мстислав вышел за ворота и радостно, как выздоравливающий после долгой болезни, пошел к пристани.
– Так я пойду, – сказал Василий Иванович.
– Ну, ступай, – сказала Анька, улыбаясь сквозь слезы. – Осторожнее.
И Василий Иванович пошел – сначала медленно, а потом все быстрее. Он шел по рельсам вспять от деревни Жадруново, и земля не противилась ему. Он шел, а чтобы идти было легче – пел песню, единственную, которую знал.
Анька и Громов стояли на платформе и слушали удаляющуюся песню. Потом она смолкла, и сразу смолк стон, который Анька слышала все последнее время. Напротив, из-за леса донеслись смутные, но веселые голоса, явно обещавшие что-то еще небывалое.
– Ну, пошли, что ли? – спросил Громов.
– Пошли! – весело сказала Анька.
И, взявшись за руки, они пошли в деревню Жадруново, где их ждало неизвестно что.
