него перхоть.
Ответ я получил через три дня.
Наступал вечер. Мы медленно тащились по Суэцкому каналу. Стояла невыносимая жара. Была моя очередь первым переодеваться к ужину. Пока я стоял под душем, а потом одевался, А. Н. Сэвори лежал на своей койке, глядя в пространство.
— Каюта к вашим услугам, — наконец сказал я, открывая дверь. — Увидимся наверху.
Как обычно, я взял пиво и сел у стойки бара. Было очень жарко. Пиво было просто горячее. Большой медленно поворачивающийся вентилятор на потолке как будто гнал пар своими лопастями. Пот струился по шее и проникал под жесткий воротничок. Казалось, что крахмал из воротничка вымывается, и его мокрые комки оседают на спине. Однако мои соседи, прожаренные на солнце крепыши, жары словно не замечали.
Я решил перед ужином выкурить трубку на палубе. Может, хоть там чуть попрохладнее. Трубки в кармане не было. Проклятье, она осталась в каюте. Я спустился вниз и открыл дверь своей каюты. На койке А. Н. Сэвори сидел какой-то незнакомец в рубашке с короткими рукавами. При виде меня он вскрикнул и подскочил так, словно у него в штанах взорвалась хлопушка.
Незнакомец был совершенно лысым, вот почему я не сразу понял, что это не кто иной, как А. Н. Сэвори собственной персоной.
Удивительно, как волосы или их отсутствие меняют облик человека. А. Н. Сэвори полностью преобразился. Во-первых, он выглядел лет на пятнадцать старше, и словно стал меньше. Как я уже говорил, он был совершенно лысым, и его череп напоминал спелый персик, такой же розовый и светящийся изнутри. Он стоял, держа в руках парик, который так и не успел надеть на голову.
— По какому праву вы вернулись?! — закричал он. — Вы же сказали, что все свои дела сделали! — В его глазах засверкали искорки ярости.
— Я… Простите меня, пожалуйста, — запинаясь, пробормотал я. — Трубку свою забыл.
Он глядел на меня в упор глазами, горевшими темным зловещим блеском, и было видно, как у него на лысине капельками выступает испарина.
Чувствовал я себя скверно. Не знал, что сказать.
— Я только трубку возьму и сразу исчезну, — пролепетал я.
— Ну уж нет! — крикнул он. — Вы теперь все видели и я вас отсюда не выпущу, пока не возьму с вас клятвы! Вы должны пообещать мне, что не расскажете ни единой душе! Обещайте!
На его койке я увидел раскрытый «скрипичный футляр», и в нем, прижавшись друг к другу, словно три больших черных лохматых ежа, лежали еще три парика.
— В лысине нет ничего плохого, — сказал я.
— Ваше мнение меня не интересует, — крикнул он. Он все еще очень злился. — Мне нужно от вас только обещание.
— Я никому ничего не скажу, — пообещал я. — Даю слово.
— И лучше бы вам его сдержать, — пробурчал он.
Я дотянулся до своей полки и забрал лежащую на покрывале трубку. Потом стал повсюду искать кисет с табаком.
А. Н. Сэвори сидел на нижней койке.
— Вы, наверное, думаете, что я сумасшедший, — сказал он. В его голосе не осталось и следа от прежнего гнева.
Я молчал. Не знал, что ответить.
— Ведь думаете, правда? — настаивал он. — Думаете, что я рехнулся.
— Вовсе нет, — ответил я. — Человек вправе делать то, что ему по нраву.
— Считаете, что все это суета, — сказал он. — А вот и нет, ничего подобного.
— Да все нормально, — сказал я. — Правда.
— Это бизнес, — продолжал он. — У меня на то чисто деловые соображения. Я в Амритсаре работаю, это в Пенджабе. Там живут сикхи. А у них — культ волос. Они не стригутся. Только сворачивают их в узел на голове. Или под тюрбан прячут. Плешивых сикхи не уважают.
— В таком случае, вы здорово придумали, с париком, — заверил его я. Мне предстояло прожить еще несколько дней в этой каюте с А. Н. Сэвори, и ссора была мне совсем ни к чему. — Просто блестяще, — добавил я.
— Вы вправду так думаете? Честно? — растаял он.
— По-моему, гениальная идея.
— Я столько сил прилагаю, чтобы убедить всех этих сикхских валлахов, что волосы — мои собственные, — продолжал он.
— Вы имеете в виду хитрость с перхотью?
— Заметили, да?
— Конечно, заметил. Блеск.
— Это только одна из моих маленьких хитростей. — Он понемногу набирался самодовольства. — Кто догадается, что я парик ношу, если у меня перхоть сыплется, правда?
— Точно. Здорово придумано. Но чего ради мучиться тут? На корабле ведь нет никаких сикхов?
— Как знать, — сумрачно сказал он. — Неизвестно, что ждет тебя за углом.
Нет, он точно чокнутый.
— Я смотрю, у вас их несколько, — заметил я, показывая на черный кожаный футляр.
— Одного мало, — пояснил он, — по крайней мере, если все делать, как следует, а я привык только так. У меня с собой всегда четыре штуки, и они немного отличаются друг от друга. Не забывайте — волосы растут. Потому один немного длиннее другого. Каждую неделю я надеваю новый, чуточку подлиннее.
— А что потом, после того, как вы надели самый длинный парик? — поинтересовался я.
— А, — заулыбался он. — Это еще одна моя маленькая хитрость.
— Не понимаю.
— Тогда я просто говорю: «Кто-нибудь знает хорошего парикмахера?» А назавтра надеваю самый короткий.
— Но вы же говорили, что сикхи не одобряют стрижку.
— Я проделываю это только с европейцами.
Я уставился на него во все глаза. Он настоящий псих. Да я сам рехнусь, если поговорю с ним еще немного. Я сделал шаг к двери.
— По-моему, вы нашли замечательный выход из положения, — пробормотал я. — Блестящий. И ни о чем не тревожьтесь. Я буду нем, как рыба.
— Спасибо, старина, — сказал А. Н. Сэвори. — Вы хороший юноша.
Я вылетел из каюты и закрыл за собой дверь. Вот такой рассказ про А. Н. Сэвори. Не верите?
Послушайте, я и сам едва верил, когда на шатающихся ногах поднимался в бар.
Но обещание все-таки сдержал. Никому ничего не рассказывал. А сегодня это уже неважно. Человек этот был по крайней мере лет на тридцать старше меня, так что душа его теперь давно уже успокоилась, а его парики, наверное, разобрали племянники с племянницами и надевают их во время своих детских игр.
