сказать. Я минутку подумал и сказал, что нет.
Дверь камеры приоткрывается, Феррари показывает на нее пальцем.
— Ну что же вы, заходите, куча дерьма! — вопит он таким душераздирающим голосом, что от стены отваливается кусок штукатурки.
В камере охранники, они подходят ко мне. Осознание этого бьет меня, словно электрическим током. Так они — за мной! Их руки шарят по моему телу. Меня поднимают, камера наполняется людьми. Мне что-то говорят, но я ничего не понимаю, словно они разговаривают на незнакомом мне языке.
Сидя на своей кровати, Феррари жутко икает. Он проживет еще несколько дней, и этот чудесный подарок судьбы застал его врасплох. Губы его трясутся, из глаз бегут слезы радости. А я продолжаю думать о Глории и думаю о ней изо всех сил… Минута, которая надвигается на меня с жуткой неизбежностью, была ею предусмотрена, она все сделала для ее приближения, и я принимаю эту минуту с облегчением, почти с признательностью.
В письме, которое она написала в полицию, она ведь утверждала, что принимает смерть только потому, что не может жить без меня, не так ли?
Тогда я принял это признание за аргумент, предназначенный для подтверждения ее показаний. Но только сейчас меня осенило, что написала она сущую правду. Глория не могла больше жить без меня, равно как и я без нее. Поэтому она захотела, чтобы мы прошли этот путь до конца, оба, испив всю чашу несчастья, исчерпав нашу любовь до донышка, до конца самой бесконечности.
Феррари прав — мужчины умеют умирать.
Ну что же, Глория, прекрасно: я иду!
Примечания
1
Рыба отряда камбалообразных.
2
Небольшой диван с приподнятым изголовьем.
3
Дева Мария со снятым с креста мертвым Христом.
