Мы спорили. Я выиграл. Она выполняет условия пари.
И, поверьте мне, выполняет отлично. У мадемуазель Чарли щипчики для колки орехов — вещь, пардон, не умозрительная. А автоматическая передача скоростей бросает меня то в жар, то в холод! Никогда не видел подобной виртуозности! Или если и видел: забыл! Забвение — это тайное оружие мужчины (и женщины).
Впрочем, мужчина, солидно сориентированный на настоящее, находит удовольствие в утверждении, что он уникален в своем роде. Никогда он не: ловил форели такого размера; читал такой книги; имел такой чувихи; видел такой Венеры Милосской (в тот день освещение было такое особенно особенное).
Так вот, ваш герой до этого момента никогда не наслаждался девушкой, более способной в любви. Восхитительная снизу доверху! Вкуснейшая! Незабываемая!
Незабываемое — это значит возобновляемое немедленно!
О, этот набор самовыражений наших возлюбленных, негодники мои! Это деликатно-самозабвенное «ой, мамочка!», как на раскаленной сковородке! Песня золотого урожая! Как запело бархатное тело! И потом, упругость, вот что! Да, особенно упругость! Старушки, допускаю, хороши в упряжке из-за искушенности. Но вязкость материала — вот их злой рок! Схватишь, пощупаешь — тесто! Тронешь пальчиком и нужно добрых четверть часа, чтобы их ляжка стала вновь гладкой. Упругая старая дама, да еще без избыточного запаха — мечта мужика. Недостижимый идеал. Поэтому мы вынуждены довольствоваться телятиной. Они подставляют вам барабанные задницы. Играешь — а они резонируют. Хлопнешь, — вибрируют, а не выдают звук спущенного колеса.
Поверьте мне: первейшее качество женщины, даже в возрасте, — быть молодой.
Закончив исполнение нашего концерта для матраса, ненадолго впадаем в прострацию, не для восстановления, а для смакования прощальных волн, заключительной ласки.
Пот сочится из-под моего парика. Чувствую себя отлично; душа в гармонии с телом — редчайшая штука.
Раздается тремоло телефона. Спрыгиваю с лежбища, чтобы ответить.
— Извини слегка, если прошу пардону, — возникает голос Толстяка, — но я только что над своей башкой слышал сеанс кроватной терапии, который довел мои чувства до истощения. Это, случайно, не от тебя?
— Точно!
Его Величество подписывается на минуту тишины. Слышно, как ворочаются мысли в огромной полости его пустого мозга.
— Подожди, — бормочет он, — если я правильно понимаю, ты только что был на седьмом небе, без экивоков, парень?
— Именно так!
— В то самое время, как я отмеряю Мартину по черепушке каждые пять минут, чтобы вновь его усыпить, ожидая тебя?
— Да, в то время как!
— Ах, так, ну а можно поинтересоваться, кто счастливый бенефициант твоих устремлений?
— Догадайся!
— Нет, я сделаю как ты, приятель: придержу язык для лучшей цели!
— Немного упорства, какого черта!
— Кое-кто из обитательниц гостиницы?
— Не-а!
— Кто-то извне?
— Точно, старина.
— Кроме визитера, о котором предупредили… я не представляю никого другого.
— Горячо!
— Эй, пардон, это не он самый?
— Влез в огонь! Обожжешься!
— Он?
— Душой и телом!
— Он!!!
— Ага, и через миг я собираюсь вновь накрыть на стол и даже быстрее, чем немедленно.
— Но… Сана! Вот дерьмо! Это совершенно невозможно! Ты, он… вы! От такого расклада я могу сразу получить дистрофию простраты! Не говори мне, что здесь на Канарах у тебя перекрутились гормоны! Что они сдвинули тебе по фазе секрецию! Ты не повторишь историю Хловиса, хмыря, который сжег то, что позолотил! Малый, вроде тебя, не может с вечера до завтрашнего утра играть в скачущую газель! Не говори мне, что ты осуществляешь «лунный запуск», что делаешь «пробой подола рубашки», что…
— Созвонимся позже! — прерываю я резко.
Возвращаюсь в постель, где «Чарли» покоится в отключенном состоянии, но готовый немедленно возвратить мне аппетит, буде понадобится.
— Вас не затруднит, дорогая, сменить имя? — мурлычу я, целуя ее источник мучительных стонов. — А то я чувствую себя слегка растерянным, занимаясь любовью с неким Чарли.
— Окрестите меня заново, — отвечает обожаемое создание.
— О’кей, тогда я начну считать с нуля и возобновим все, начиная с самого начала. Ева вам нравится?
— Превосходно.
— Почему вы замаскировались под юношу?
Она гладит сладострастным жестом мое потное плечо.
— А почему вы надели парик, Мартин?
Ага, не стоит слишком сбиваться с пути. Наши любовные игры не заставили ее забыть о главном… истинная Ева.
— Поговорим? — предлагает она. — Ибо, по правде говоря, я не только для «того самого» сюда приехала.
Она смеется. Коралловые зубки блестят так, будто искры срываются с губ.
— Мне нравится, что «то самое» произошло до деловых разговоров, сердечко мое, — уверяю я, продолжая прогуливаться по ней руками, глазами и губами.
— Это было неожиданно, — подтверждает она. Тем большим было удовольствие. Хорошо, я слушаю вас.
Поверьте, трудновато перейти от наслаждения к разговору о делах. Некоторые женщины испускают флюиды, которым невозможно сопротивляться. Они сами суть «любовь»! Приближение к ним приводит вас в состояние действия. Бесполезно уточнять, но Ева принадлежит к этой возвышенной категории.
От их обаяния можно спастись, только насладившись. Гомеопатический метод! Вылечиться от желания наслаждением!
— Мартин — это произойдет на следующей неделе!
Хрясь! Подайте мне мочалку! Одной фразой я вышиблен из кайфа. Послан в штопор.
Соломки мне!
— Ах, вот как?
— Точнее, в следующую среду.
Воздерживаюсь от некоторых вопросов, которые муравьятся в башке. Главное — не делать ненужных движений. О чем можно спросить? О чем нельзя? Тайна! Будущее за теми, кто умеет экономить слюни. Кваканье — это потеря энергии. Разговор — это кровотечение. Он ослабляет. Надо быть скупым на рассусоливания, если хочешь дойти до цели целым!
— Но до среды есть одна проблема, дорогой… Должна быть решена деликатная проблема.
— Узнать ее — это уже вступить на путь ее решения.
Она не может отказать себе в удовольствии запустить в меня лапку на предмет углубленного исследования. Большая весенняя побелка. Вот-вот приступим к действию. Но нам мешают