опознании присутствовали не только сотрудники ФСБ, но и милиция, причем не просто какой-нибудь милиционер, а именно тот, который первым оказался на месте преступления.
Остапчука отправили домой, квартиру опечатали. Арсеньев, вяло отбиваясь от журналистов, собравшихся у дома, уселся в машину вместе с офицерами ФСБ. По дороге он заснул. Он отдежурил ночь в группе немедленного реагирования, плохо соображал, глаза закрывались сами собой.
Под музыку, лившуюся из приемника, под гул мотора и разговоры оперативников ему стал сниться какой-то бред. Генка Остапчук в шортах и гавайской рубашке отплясывал твист на пару с покойницей Викторией Кравцовой. На ней было узкое красное платье. Американец в ковбойской шляпе играл на саксофоне. Толстая домработница сидела под пальмой и обмахивалась кружевным веером.
— Эй, хорош дрыхнуть! — услышал он и обнаружил, что давно уже приехал, поднимается в лифте, а глаза все еще закрыты. — Ну ты даешь, майор, — покачал головой усатый Птичкин, — спишь на ходу, как сомнамбула. Сходи в сортир, умойся холодной водой.
Саня послушался доброго совета, и действительно стало легче. Не хватало только чашки крепкого кофе с каким-нибудь бутербродом, но об этом пока не стоило мечтать.
Американский дипломат долго, молча смотрел на своего мертвого соотечественника. Все вокруг почтительно ждали, когда закончится траурная пауза. Нестерпимо пахло формалином. Было жарко. Жирные мухи носились под потолком и гудели, как реактивные самолеты. Дипломат выглядел растерянным. На лбу блестела испарина. Он стоял к Арсеньеву боком, и было видно, как за дымчатыми очками у него дергается правое веко. Он был не старый, чуть за пятьдесят, весь какой-то широкий, квадратный, с грубым тяжелым лицом и толстыми складками кожи на шее.
Ординатор в уголке с громким звоном уронил что-то на кафельный пол. Все вздрогнули. Майор Птичкин чихнул несколько раз подряд, так крепко, что брызнули слезы.
— Боже мой, бедный Томас, — пробормотал дипломат, — у него семья, трое детей. — Он вскинул глаза, беспомощно огляделся, уперся взглядом в лицо Арсеньева и еле слышно попросил:
— Пожалуйста, расскажите мне, как все произошло? Мне сказали, что вы первый приехали на место преступления.
У дипломата был отличный русский, и несколько минут назад, в коридоре, он беседовал с офицерами ФСБ почти без акцента. Но почему-то вдруг обратился к Сане по-английски с такой уверенностью, словно русский милиционер, так же как покойник, был его соотечественником.
— Что именно вас интересует? — мягко уточнил Арсеньев и тут же засек на себе косые взгляды офицеров ФСБ. Им не понравилось, что милицейский майор так спокойно перешел на английский, словно каждый день общается с американскими дипломатами.
— Извините, майор, можно мне с вами побеседовать наедине? — спросил дипломат, глухо кашлянув, и обратился к остальным, по-русски:
— Вы не возражаете, господа?
Офицеры переглянулись. Птичкин пошевелил усами. Американец благодарно кивнул и вывел Арсеньева в коридор. Там было прохладней и не так сильно воняло. На подоконнике сидел и курил полный мужчина лет сорока, в белых джинсах и алом свитере, с длинными волосами, зачесанными назад и собранными в хвостик. Рядом с ним лежал, завернутый в целлофан и перевязанный кудрявой ленточкой, букет из двух крупных роз, алой и белой.
— Доброе утро, мистер Ловуд, — он тяжело спрыгнул на пол, загасил сигарету и протянул руку для рукопожатия.
Однако американец как будто не заметил его руки, мрачно кивнул и не сказал ни слова. Толстяк с хвостиком обиженно хмыкнул, отошел на пару шагов, но тут же вернулся и обратился к Арсеньеву:
— Здравствуйте, майор. Меня зовут Феликс Нечаев, я заместитель Кравцовой Виктории Павловны. Мне позвонили, вот я приехал.
— Послушайте, господин Нечаев, — дипломат вздохнул и выразительно скривил рот, — я очень спешу, мне надо поговорить с майором наедине. Будьте так любезны, оставьте нас.
В ответ Феликс широко улыбнулся, показывая ровные белые зубы, поднял руки и на цыпочках попятился назад, повторяя громким шепотом:
— Ухожу, ухожу, ухожу!
Букет остался лежать на подоконнике. Пока бело-красная фигура не исчезла за дверью, ведущей к лестнице, Ловуд молчал, и лицо его сохраняло брезгливое недовольное выражение. И только когда в коридоре стало пусто, он, слегка тряхнув головой, тепло улыбнулся и протянул Арсеньеву руку:
— Меня зовут Стивен.
— Очень приятно. Александр.
Рукопожатие Стивена было крепким до боли. Кисть широченная, влажная и холодная. Он смотрел на Арсеньева как на родного.
— Саша… Можно я буду вас так называть? Том находился в постели с этой женщиной? Это совершенно точно? — прошептал он, дохнув в лицо аптечным запахом леденцов с лакрицей.
— Да.
— То есть их убили одновременно? — Ловуд откашлялся, голос его звучал сипло, было видно, что говорить ему очень тяжело.
— Ну, в общем, да, — кивнул Саня, — сначала его, потом ее.
— Если я правильно понял, каждому досталось по одному выстрелу?
— Вы поняли правильно, мистер Ловуд.
— Ужасно…
Саня заметил, что по виску дипломата ползет капля пота. Он вообще был весь мокрый, но как будто не замечал этого, не доставал платок, чтобы вытереть лицо.
— Надеюсь, вы понимаете, что подробности убийства не должны просочиться в прессу? — сказал Ловуд и опять закашлялся. — Том был моим другом, я знаком с его женой. Ее зовут Дороти. Нет, я знаю, это зависит не только от вас. Возможно, это вообще от вас не зависит, но больше мне пока побеседовать не с кем. Офицеры ФСБ — люди специфические, их если попросишь о чем-то, они непременно сделают наоборот. Извините, я, может, глупости говорю, но вы должны понять мое состояние. Это ведь шок, настоящий шок, — голос его опять стал нормальным, он говорил быстро, Саня с трудом понимал его. — В посольстве почти пусто, мы пользуемся вашими праздниками как незапланированным уикендом, тем более такая чудесная погода, и вдруг этот ужасный звонок… Я, знаете, в первый момент ушам своим не поверил, никак не мог представить Томаса мертвым. По новостям Би-би-си уже прошла информация, но там никаких подробностей. Скажите, а эта женщина, она действительно была любовницей господина Рязанцева?
'Эй, милый, я не собираюсь играть в эти игры!' — тревожно заметил про себя Арсеньев и произнес с глупой улыбкой:
— Убитая Кравцова Виктория Павловна была руководителем пресс-службы парламентской фракции 'Свобода выбора'. А чьей она была любовницей, об этом лучше спросить у представителей спецслужб, наших и ваших.
— Красивая женщина, — вздохнул Стивен, — скажите, уже есть какие-нибудь предварительные версии? Это заказное убийство?
— Разбираемся, — сухо ответил Арсеньев.
— А кто конкретно разбирается? Лично вы войдете в группу, которая будет работать по убийству?
— Пока не знаю. Почему вы спрашиваете?
— Я три года в этой стране, — американец заговорил шепотом, так тихо, что Арсеньеву пришлось придвинуться к нему поближе, — если у вас убивают на заказ, то никогда не находят ни убийц, ни заказчиков. Это закон, такой постоянный, что вашим властям следовало бы внести его в конституцию. Поскольку Том Бриттен был моим другом, мне не безразлично, кто и как расследует убийство. Сейчас ведь начнется вранье, замалчивание фактов, ваши захотят представить Томаса шпионом, наши придумают какой-нибудь грязный ответный ход. И все забудут, что убит хороший человек, отец троих детей. Это я вам говорю не как официальное лицо, а лично от себя. Ваша физиономия внушает доверие. Вот моя визитка. Если вы примете участие в расследовании и вам понадобится помощь, я всегда к вашим услугам. — К концу монолога он был весь мокрый, даже глянцевая карточка, которую он протянул Сане, казалась влажной.
— Благодарю вас, мистер Ловуд. — Саня взял визитку, сочувственно улыбнулся.
