столкнула меня с Удольфом де Гобургом. Он подошел ко мне и, справившись, каково мое отношение к покойному, сообщил мне свои опасения по поводу похорон. Общая неосведомленность в церемониале заставляли его беспокоиться за исход церемонии; затруднения, связанные с вопросами ранга, казались ему угрожающими; некоторые случаи были таковы, что требовали авторитетных разъяснений; однако, ничего такого не было сделано; поэтому вряд ли будет оказано должное внимание даже наиболее очевидному старшинству; и он предсказывал, чванясь, всякого рода замешательства и промахи.
Наконец, стоявшие у дверей лакеи возвестили появление герцога Ганса; он вошел, его окружили; начались поклоны и соболезнования, присутствующие стали удаляться; я вышел последним.
Гроб покоился в вестибюле, под балдахином, среди свечей. Засверкали шпаги почетного караула, алебарды застучали по плитам; восемь носильщиков подняли тяжелый гроб. Все последовали за ним.
Замок развертывал свой монументальный фасад лицом к парку. Вырисовывались светлые стекла окон, пузатые балконы выставляли свои гнутые перила; в нишах ютились статуи; мраморные колонны расцветали резными капителями. Сады с лужайками, затянутыми плашмя широкими полосами черного крепа, были пустынны; бронзовые треножники курились среди подстриженных тисов; аллеи, усыпанные черным песком, пересекались у лепных обелисков; водные партеры, окрашенные струями чернил, были неподвижны, как черные мраморные плиты; после минутной остановки султаны на лошадях закачались; лысые черепы накрылись шапочками; в одной из групп произошло волнение и от нее отделился, резко расталкивая других локтями, Гобург, красный, жестикулирующий, негодующий на какое-то нарушение его привилегий... Раздался глухой рокот барабана, и процессия тронулась по парку, вдоль лужаек и прудов, над которыми испуганно излетали черные лебеди, спущенные на мертвенную воду.
