ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава I
Во второй части этой исторіи, пов?ствующей о третьемъ вы?зд? Донъ-Кихота, Сидъ Гамедъ Бененгели говоритъ, что священникъ и цирюльникъ больше м?сяца изб?гали встр?чь съ общимъ ихъ другомъ, боясь своимъ присутствіемъ пробудить въ немъ воспоминаніе о недавнихъ событіяхъ. Т?мъ не мен?е, они часто нав?щали его племянницу и экономку, ув?щевая ихъ заботиться о хозяин? дома и кормить его пищей, здоровой для желудка, и въ особенности для головы Донъ-Кихота, ставшей несомн?ннымъ источникомъ вс?хъ его б?дъ. Женщины об?щали исполнить все это т?мъ старательн?е, что Донъ-Кихотъ казался имъ совершенно излечившимся отъ своего пом?шательства. Новость эта не могла не обрадовать нашихъ друзей, поздравлявшихъ себя съ благими посл?дствіями хитрости, придуманной ими для возвращенія Донъ-Кихота домой, и разсказанной въ посл?днихъ главахъ перваго тома этой большой и истинной исторіи. Находя однако не совс?мъ в?роятнымъ быстрое исц?леніе его, они р?шились сами удостов?риться въ томъ, и взаимно пооб?щавъ себ? не затрогивать слабую струну Донъ-Кихота — рыцарства, дабы не растравить только-что зажившей раны его, отправились къ нему въ комнату, гд? застали его сидящимъ на кровати, од?тымъ въ зеленый, саржевый камзолъ, и въ колпк? изъ красной толедской шерсти. Весь онъ такъ высохъ и похуд?лъ въ посл?днее время, что походилъ скор?й на мумію, ч?мъ на челов?ка. Онъ радушно принялъ гостей, и на вопросы о его здоровьи отв?чалъ съ тактомъ и большимъ умомъ. Завязавшійся между ними разговоръ перешелъ мало-по-малу отъ общихъ разъ къ д?ламъ общественнымъ и правительственнымъ распоряженіямъ. Каждый изъ разговаривавшихъ, сд?лавшись на минуту новымъ Ликургомъ или Солономъ, предлагалъ разныя м?ры въ изм?ненію какого-либо постановленія; либо въ искорененію одного изъ существующихъ злоупотребленій, и друзья, разсуждая объ общественныхъ д?лахъ, преобразовывали ихъ на словахъ такъ хорошо, что государство казалось готово было выйти совершенно новымъ изъ ихъ рукъ. Донъ-Кихотъ судилъ обо всемъ такъ здраво, говорилъ такъ умно, что гости не сомн?вались больше въ его выздоровленіи, а племянница и экономка со слезами радости благодарили Творца, возвратившаго разсудокъ ихъ покровителю. Священникъ, отказавшись однако отъ прежняго своего нам?ренія молчать о рыцарств?, р?шился окончательно уб?диться: истинно или призрачно выздоровленіе его друга, и уловивъ удобную минуту, началъ разсказывать посл?днія придворныя новости. Носятся слухи, говорилъ онъ, будто турки д?лаютъ большія приготовленія въ войн?, нам?реваясь двинуть изъ Босфора огромный флотъ: неизв?стно только, на какихъ берегахъ разразится эта ужасная буря. Онъ добавилъ, что весь христіанскій міръ встревоженъ этимъ изв?стіемъ, и что его величество озаботился, на всякій случай, обезопасить неаполитанское королевство отъ нападенія со стороны острововъ Сициліи и Мальты.
— Его величество д?йствуетъ, какъ благоразумный полководецъ, отв?чалъ Донъ-Кихотъ, — приводя въ оборонительное положеніе свои обширныя влад?нія, и не допуская захватить ихъ врасплохъ. Но если-бы онъ удостоилъ меня чести, пожелавъ узнать, на этотъ счетъ, мое мн?ніе, я бы присов?товалъ ему м?ру, о которой, безъ сомн?нія, онъ не помышляетъ теперь.
Не усп?лъ Донъ-Кихотъ докончить своихъ словъ, какъ священникъ невольно подумалъ: «да хранитъ тебя Богъ, несчастный другъ мой, возвращающійся, какъ кажется, къ прежнимъ сумазбродствамъ».
Цирюльникъ, думавшій тоже самое, спросилъ Донъ-Кихота, что это за м?ра такая, страшась, какъ говорилъ онъ, услышать одну изъ т?хъ безсмыслицъ, которыя безъ зазр?нія сов?сти вчастую предлагаютъ королямъ.
— Въ той м?р?, которую я хот?лъ бы предложить, н?тъ ничего безсмысленнаго; напротивъ, она осмыслена, какъ нельзя бол?е, возразилъ Донъ-Кихотъ.
— Быть можетъ, сказалъ цирюльникъ, но опытъ показалъ. какъ часто эти осмысленныя м?ры бываютъ неприм?нимы въ д?лу, или просто см?шны, а порой даже противны интересамъ народа и короля.
— Согласенъ, отв?чалъ Донъ-Кихотъ, но въ моемъ предложеніи н?тъ ничего см?шнаго и неприм?нимаго къ д?лу; оно просто и прим?нимо какъ нельзя бол?е.
— Вы медлите сообщить намъ его, сказалъ священникъ.
— Не тороплюсь, отв?чалъ Донъ-Кихотъ, потому что, правду сказать, боюсь, чтобы члены государственнаго сов?та, услышавъ о немъ, не приписали его себ?.
— Что до меня, зам?тилъ цирюльникъ; то клянусь предъ Богомъ и людьми, не говорить о немъ ни королю, ни Роху и ни единой живой душ?, какъ это поется въ п?сн? священника, въ которой ув?домляютъ короля о вор?, искусно уворовавшемъ у него сто дублоновъ и иноходца мула.
— Не слышалъ этой п?сни, сказалъ Донъ-Кихотъ, но в?рю вашей клятв?, знаю васъ за прекраснаго челов?ка.
— Еслибъ вы вовсе не знали его, зам?тилъ священникъ, то я готовъ былъ бы головой ручаться, что онъ будетъ, въ этомъ случа?, молчатъ, какъ н?мой.
— А вы, отецъ мой! какое ручательство представите мн? за себя? сказалъ Донъ-Кихотъ священнику.
— Мое званіе, отв?чалъ священникъ, обязывающее меня хранить дов?ряемыя мн? тайны.
— Въ такомъ случа?, скажу я вамъ, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, что еслибъ король, при звук? трубъ, воззвалъ во вс?мъ странствующимъ рыцарямъ Испаніи, повел?вая имъ собраться въ назначенный день во двору, то когда бы ихъ явилось не бол?е шести, и тогда, я ув?ренъ, нашелся бы между ними такой, который положилъ бы конецъ могуществу нев?рныхъ. Въ самомъ д?л?: не знаемъ ли мы битвъ, въ которыхъ одинъ рыцарь сражался съ двухсотъ-тысячными арміями и поб?ждалъ ихъ, точно ц?лая армія представляла одну голову для отс?ченія. Великъ Господь! Да, еслибъ жилъ теперь славный донъ-Беліанисъ, или хоть простой отпрыскъ Амадисовъ Гальскихъ, и сразясь съ ними туровъ, клянусь, я не желалъ бы очутиться на м?ст? турка. Но потерпимъ, Богъ не покинетъ своего народа и пошлетъ ему рыцаря, быть можетъ, мен?е славнаго, за то столь же безстрашнаго, какъ рыцари временъ минувшихъ. Дальше я молчу, Богъ меня слышитъ.
— Пресвятая Богородице! завопила племянница. Провались я на этомъ м?ст?, если дядя мой не нам?ренъ сд?латься опять странствующимъ рыцаремъ.
— Да, да! сказалъ Донъ-Кихотъ. Рыцаремъ былъ я и рыцаремъ я у?ру. Пусть турки восходятъ или нисходятъ, какъ имъ будетъ угодно; пусть они развертываютъ все свое могущество, я говорю одно: Богъ меня слышитъ.
Въ отв?тъ на это цирюльникъ попросилъ позволенія разсказать одну исторію, которая, какъ говорилъ онъ, сама напрашивалась быть разсказанною теперь.
— Сд?лайте одолженіе, говорите, отв?чалъ Донъ-Кихотъ. Мы готовы васъ слушать.
— Въ севильскомъ дом? умалишенныхъ, началъ цирюльникъ: находился н?когда больной, посаженный туда своими родственниками. Челов?къ этотъ вышелъ бакалавромъ изъ оссунскаго университета; онъ впрочемъ одинаково рехнулся бы, еслибъ вышелъ и изъ саламанскаго. Пробывъ н?сколько л?тъ въ больниц?, б?днякъ вообразилъ себя здоровымъ и написалъ очень умное письмо къ архіепископу, умоляя его сжалиться надъ несчастнымъ, — которому Богъ, въ своемъ милосердіи, возвратилъ разсудокъ, — и исторгнуть его изъ той жалкой жизни, которую влачилъ онъ въ дом? умалишенныхъ. Онъ писалъ, что родные, изъ корыстныхъ видовъ, держутъ его въ больниц?, нам?реваясь до конца жизни признавать его сумасшедшимъ. Архіепископъ, уб?жденный въ выздоровленіи этого челов?ка его умными письмами, поручилъ одному капеллану справиться у директора больницы, насколько правды въ томъ, что писалъ бакалавръ, вел?въ ему вм?ст? съ т?мъ распросить обо всемъ самого больнаго, и освободить его, если онъ окажется правымъ. Директоръ больницы сказалъ прі?хавшему капеллану, что бакалавръ остается такимъ же полуумнымъ, какъ былъ; что порою онъ говоритъ весьма здраво, но подъ конецъ всегда возвращается къ прежнему
