В течение неоднократных обсуждений создавшейся обстановки выяснилась полная общность взглядов на положение дел, и генерал Рупник изложил следующий проект, который ни у нас, русских, ни у сербов не вызвал возражений.
При наличии надвигавшейся опасности коммунизма с востока было очевидно, что единственной не зараженной и не занятой коммунистами территорией была бы его провинция, Словения, географически лежащая в самом северо-западном углу Югославии и граничащая на север с Австрией (тогдашней германской провинцией), на запад с Италией и на юг с адриатическими портами Триест и Фиуме, тоже итальянскими.
Задачей представлялось удержать за собой эту территорию для передачи ее подходившим с юго- запада англо-американцам, чтобы хотя бы эта часть Югославии не попала в руки коммунистических правительств Тито и Сталина.
Политически, до освобождения всей Югославии от коммунистов, можно было бы провозгласить эту территорию самостоятельной Словенией, чем она этнографически и являлась.
С военной точки зрения план этот мог бы тоже быть проведен в жизнь, так как с хотя и поредевшими полками Русского корпуса и частей ген. Паннвица, при наличии сильного, прекрасно снабженного и вполне боеспособного полка «Варяг» и сербских батальонов Льотича, имелась полная возможность поднять дух словенских добровольцев и даже пополнить их ряды, путем мобилизации нескольких возрастов населения. В офицерском составе тоже, казалось, не было бы недостатка, когда в Русском корпусе опытные боевые офицеры был» на должностях рядовых.
Продуктов для населения и воинских частей, как и боеприпасов, было бы более чем достаточно на несколько месяцев осады, ибо немцы, уходя, оставили бы все на территории Словении нам.
Через сербских добровольцев, при посредстве их связей с дипломатическими представителями королевской Югославии на западе, можно было бы обо всем этом поставить в известность союзную главную квартиру в Италии.
Плану этому, однако, не суждено было осуществиться примерно по той же причине, как это произошло в свое время в других странах. Левые элементы в Словенском парламенте подняли агитацию против ген. Рупника, как недостаточно демократичного, и социалистам удалось большинством голосов потребовать его ухода в отставку. Конечно, об его плане им известно не было. Одним словом, решили перестраивать дом, когда он уже горел.
Русский корпус подошел позже этого события, занял позиции северо- западнее Любляны, но было уже поздно что-либо предпринимать в политическом отношении. Генерал Рупник уже был в отставке.
XV кавалерийский корпус отошел круто на северо-запад, не касаясь территории Люблянской области.
С юго-запада подошли переформированные сербские добровольцы и заткнули дыры, оставленные немецкими полицейскими частями, отошедшими с фронта.
Казалось, что фронт еще и мог бы держаться, хотя бы и с трудом, но социалистическая агитация среди словенских добровольцев начала давать свои плоды, и люди стали дезертировать с фронта по домам. Хорошо знакомая картина!
Настроение сербских добровольцев резко понизилось, так как, естественно, у них прошла всякая охота защищать Словению, когда сами словенцы дезертировали с фронта.
Через короткий промежуток времени, когда положение еще более ухудшилось, стали отходить и сербские добровольцы, лишенные своего вождя Льотича, погибшего в автомобильной катастрофе, и фронт в районе Любляны остался на русских частях, все еще ждавших приказа об отходе.
6 или 7 мая полк «Варяг» сосредоточился своими батальонами в Любляне, на балконе казармы был поднят русский национальный флаг со щитом Р.О.А. в середине, и командиром полка было приказано снять отличия германской армии.
Начинался отход полка «Варяг» с боями против партизан на сдачу союзникам, с надеждами на военный плен разрушенными, как и многие другие надежды и упования, и обращенными в выдачу большевикам и гибель личного состава трех-батальонного полка, своими решительными и храбрыми действиями долгое время поддерживавшего среди окружающих немцев честь и славу русского солдата — единственного полка германской армии, где не было ни одного немца.
Оглядываясь на эту эпопею, нельзя не отметить некоторой наивности в планах и рассуждениях ее творивших, в том числе и автора этого предисловия.
Дело начинать нельзя было без твердого политического тыла, а такой тыл, при наличии социалистов в парламенте в Любляне, создать тоже было невозможно. Прибегать к военной диктатуре было рискованно, да и ген. Рупник никогда не согласился бы на это. Работа словенских социалистов была направлена против немецкой оккупации, и они считали генерала Рупника немецким ставленником. Народ же не знал коммунизма, как и всегда, впредь до его появления, когда стало уже поздно.
Русские и сербские начальники наивно предполагали, что сдачей западным союзникам они найдут какую-то возможность спасти своих людей от пленения их коммунистами и неизбежной гибели. Постановления знаменитых конференций «великих трех» (один из них — Сталин), отдававшие коммунизму всю восточную часть Европы и ее уроженцев из Германии, не были известны, да и показались бы гнусной инсинуацией против западных союзников, так как вера в Запад, как антипод коммунистическому Востоку, была сильна и непоколебима. По старому солдатскому правилу, политика не входила в круг обязанностей бойца, у которого во время тяжелой войны и без того много дела.
Национальное русское движение потерпело еще раз поражение, заплатив за него опять несказанно дорогой ценой.
Видимо, это была последняя попытка освобождения России извне…
Окончив период интернирования и благополучно выбравшись на свободу, пришлось поступить на службу в то же ФСС, которое нас когда-то арестовало и допрашивало в Вольфсберге. Но к 1948 году времена сильно изменились.
Ни Кеннеди, ни носителей красочных фамилий Шварц, Блау и т. п. уже не было, и роль ФСС свелась к тому, чем, собственно, оно и должно было быть: к обеспечению безопасности оккупационных войск. Интернированных больше за ФСС не числилось, большинство бараков лагеря было снесено, в оставшиеся поселили беженцев, сторожевые вышки и проволочная ограда были разобраны населением на топливо и для хозяйства, и даже злополучный бетонный бункер был сравнен с землей, по приказанию австрийских властей.
В последовавших дружеских беседах со служащими ФСС выяснилось, что вся операция интернирования происходила с сильным отклонением от основных положений главного командования в сторону нежелательной импровизации, и отклонения эти лежали на совести тех, кто всю страстность своей не-английской натуры вкладывали в желание отомстить и уничтожить. Не надо забывать, что пресса союзников, до Эренбурга включительно, старалась вдохнуть своим солдатам ненависть к немцам, в чем особенно выделялась хотя и бульварная, но сильная печать Англии и США. Все немцы считались Наци и подлежали уничтожению. Этим вторая мировая война, начавшаяся на основаниях национальных претензий Германии на востоке против Польши и СССР, перешла в стадию политической войны демократии, включая и СССР, против диктатуры Гитлера. Поэтому было необходимо назвать всех немцев Наци, а Советы демократией и создать законы, имевшие обратное действие, для расправы с политическими противниками. Над этими вопросами, как и у нас, никто из военных, конечно, не задумывался, но после войны, при относительном бездействии оккупационного периода и в соприкосновении с действительностью, пришлось в официальную точку зрения внести многие коррективы, оставив грязную работу необходимой ликвидации тем, кто этой деятельности жаждал и, наконец, ее дождался.
С первых же переговоров о поступлении на службу, я был поражен дружеским и предупредительным отношением к себе. Не знаю, возможно ли что-нибудь подобное где-либо, но, заведомо зная, кто я такой, меня приняли на службу в учреждение, где почти все делопроизводство было секретным, и где я мог встретиться с теми, кто меня в свое время арестовывал или допрашивал. Не думаю, что причиной этому была моя личность; скорее общее безразличие и потеря всякого интереса к службе по окончании войны, свойственная, впрочем, всем непрофессиональным военным.
