процента. Я очень боюсь, что у меня не получится…
— У тебя получится… — Джонни выпрямился на своем троне и скрестил руки на груди. — Так вот, Энн… то, как я живу — мое сложное внутреннее дело. Я не нахожу причин вешать хорошему парню дезу при инициации только потому, что вы причисляете его к своим врагам. Мы с ним одного рода. Мы с ним похожи. Если уж выпала доля лишить его счастливого неведения — я поделюсь всем, что знаю сам. Пусть хоть какая-то отрада будет бедолаге. Не стану делать вам бессловесного раба. Единственное, что могу предложить — не сообщу ему принадлежность…
Джонни потер глаза и посмотрел в окно. Ласточки летали высоко, дождя не будет. На небе — ни облачка. Даже пыли нет. Рай?
— Ты передай в Центр про анус и указы. Еще передай, что я загружу в объект все знания о происхождении его души, все методы управления бытием и способы управления реинкарнацией. Я не скажу ему только о том, что мой и его процессоры принадлежат разным враждующим сторонам. И умолчу про связь между Живым Миром и нашим. Передай в центр, чтобы данные, которые я ему буду аплодить после инициации, не были направлены на повреждение его системы. Только на создание дыры в механизме безопасности. Только так, я все проверю. Ваша война — это ваша война. Несмотря на то, что вы меня создали. Если б сознательно — был бы другой разговор. А так… случайно сотворили… и в таком контексте возникает вопрос — вас ли считать создателями… Поэтому молитесь, чтобы у оппонентов еще не было технологии связи с Мертвым Миром…
Джонни отцепил тяжелый пояс с амуницией. И принялся стаскивать кирзачи.
— Все, детка, я — спать… Приходи еще… твое лицо дарит мне приятные воспоминания…
— Приду… — Девушка вытерла ладонями слезы и ежисто посмотрела на ренегата. — Куда я денусь…
Три дня спустя, под вечер, возле офиса шерифа наблюдалось слаженное оживление. Мистер Стоун в окружении сыновей в десятый раз осматривал винчестер и револьверы. Младший топал ногой и поправлял в сапоге маленький дамский бульдог, чтобы не мешал. Старший сидел на крыльце и проверял бритвенное острие кривого индейского ножа. Идеальное лезвие скрипело по подушечке пальца, оставляя на своей глади микроскопические кусочки кожи. Все остальное давно проверил — к чему лишняя суета.
— А если это ловушка?… — средний, Леонард, грыз яблоко и всем своим видом выказывал отстраненное участие.
— Вряд ли… У Бешенного Бизона есть личный резон сдать Джона. Блядь… — шериф поморщился от собственной рифмы. — Эта столичная паскуда не гнушается чужыми скво…
— А чего Бизон ему сам скальп не ободрал?…
— Потому, что трус. И косяки с женой — следствие в том числе и этого. Нам без разницы эти красножопые, но сейчас ситуация нам выгодна. Еще вопросы?
— А почему бы просто не навесить ему десяток грамм в лоб метров этак со ста? Мы можем взять его в хороший мешок, сучонок ни в жисть не вырвется… — старший крутанул нож в плоские ножны на боку и вытянул ноги.
— Наша задача — привезти его живым. Директивы строгие. Я видел бумаги из Вашингтона. Даже думать не смей! И по ногам осторожнее, не хватало еще, чтобы он ласты склеил от потери крови…
— В таком случае у меня вопрос… — Рой хихикнул. — Папа Рон, ты его свистелкой загипнотизировать собрался?
— Не задавай лишних вопросов. — Отец оборвал неуставное веселье. — Что делать — я расскажу по ходу. Готовы? Рой впереди, я за ним, потом Леонард, ты, Денни — замыкающий. Вперед…
Несколько мгновений ушли на посадку и армия походным порядком вылетела из города, оставляя за собой инверсионный след пыли вдоль по дороге.
Солнце побалансировало на горизонте еще с полчаса, потом выполнило быстрое сальто вниз и темнота заложила своей ватой мизансцену. Малость спустя, тучи открыли молодой месяц и он повис люстрой в окружении звезд, как киногерой на выданье.
Джонни отхлебнул хмельной настойки и улыбнулся. Хорошо… Посреди индейского шатра плясал веселыми языками огонь, сквозь дымовое отверстие мерцало бисером ночное небо, травяной аромат разглаживал легкие и погружал душу в медитирующее спокойствие.
— Скажи мне, Песчаный Ястреб, ты уже думал над своей дальнейшей судьбой? — Джонни прищурился в улыбке. Поболтать со старым вождем — не меньшее удовольствие, чем хмельная настойка апачей.
— Думаю каждый день… — Ястреб стряхнул с колен тлеющий уголек и протянул трубку гостю. — Когда вождем был мой дед — апачам принадлежали земли до самых Скалистых Гор. Сейчас меньше настолько же, насколько полная луна больше молодого месяца. Почему белые нас не уважают? Мы ведь жили здесь еще в те времена, когда о белом цвете кожи рассказывали только древние сказки…
Вейн затянулся душистым табаком и принялся разгонять ладонью густые клубы, укутавшие его голову, словно Гималаи.
— Они и сами себя не уважают. Бояться — боятся… А такое слово, как 'уважение' они позабыли в своей вечной гонке. А вас они и бояться перестали. И правильно, наверное…
— Почему? — старик слушал этого пришельца с удовольствием. Он совсем другой, не такой, как остальные белые. Никакого презрения или белокостности. Вещи говорит разумные. И еще — ему совсем ничего не нужно от апачей. Бледнолицые завоеватели просто так не приезжают. Им все время что-то надо… И всегда это что-то оборачивалось апачам той или иной потерей. А Джонни приходит в гости просто так. Сначала мы относились к нему очень подозрительно. А теперь — я лично готов выпустить дух любому, кто попытается неуважительно отозваться об этом парне.
— Ты и сам знаешь, Ястреб… Твои земли уменьшились вдвое. Скольким белым это стоило жизни?
— Мы воевали… Но земли были проданы… Мы сами их продали…
— Вот и ответ на твой вопрос…
— Так что же нам делать? Резать белых собак?
Джонни ждал этого вопроса. Только вот, что ответить-то…
— Тебе не понравится мой ответ, вождь… — Джонни развалился на пушистых шкурах, как султан. Есть все-таки шарм в таком образе жизни…
— Мне все равно хотелось бы его услышать… — Индеец взял ладонями трубку с длинным чубуком и запарИл, как паровоз.
Вейн внимательно смотрел в выцветшие, но по-прежнему умные глаза старика. Как все-таки несправедлива судьба. Этому достойному народу не найти места в будущем. Они окажутся совсем одни, будут жить легендами. Их внуки и правнуки будут с каждым поколением все меньше внимать своим мудрым старцам и все больше любить кока-колу и макдональдс. Конец печальный — стать достопримечательностью, чуть ли не разновидностью фауны северного континента. Это хорошее, достойное племя просто-напросто перемелется жерновами истории в муку развлечения туристов.
— Вся соль ситуации в том, что у вас есть нечто, крайне необходимое завоевателям. И нет никакой возможности ни охранять свою землю, ни отстаивать справедливую цену…
— Мы можем сейчас поднять пятьсот воинов. А если договоримся с сиу — то больше. Может, три раза по пятьсот.
— Этого мало, дружище… Крайне мало. Твои враги могут привести сюда в десять раз больше солдат. У них будет оружие, выпускающее сотню пуль в минуту. Они обучены слаженно вести войну. Тебе не справиться. Это будет конец твоего народа. Вас просто истребят.
— Мне все чаще приходит мысль, что лучше смерть в момент, когда ты тянешься за скальпом врага, чем наблюдать из года в год, как достояние предков тает, словно снег в мае…
— Мысль, достойная воина, вождь… Скажи мне только — будут ли тебе благодарны нерожденные дети?…
— Так что же делать-то?
— Уходить. Продавать все и уходить. Только продавать нужно не почтовому обществу. Вашими землями пока интересуются только они. Но именно поэтому вам от них никогда не видать сколько-нибудь
