верю ни в какого. Правда, это произошло после того как я ослепла.
Вы смеетесь? Смейтесь, смейтесь! Вы хорошо смеетесь. Повернитесь теперь на спину. Прикоснусь к вашим векам. Улыбайтесь! Ну хватит! А теперь еще раз. Можно коснуться морщин вокруг ваших глаз? У вас глубокие морщины — слишком много смеялись. Но и плакали много. Морщины от смеха — гладкие по краям. А если по ним часто бегут слезы, они по краям грубеют. От соли.
Вы, должно быть, много плакали. Вы старый, не так ли? Морщины у вас глубокие, как в пятьдесят, а голос — на сорок. Или вы пьете хорошее вино и надеваете зимой шарф, или мало говорите, или никогда не кричите. Вы кричите на свою женщину или на детей?
Мой отец никогда на меня не кричал. А братья — часто. Родители приехали сюда, когда немцам потребовались автострады, а турки их быстро и дешево строили. Сначала строил отец, потом братья. Когда дороги были построены и немцы надеялись, что мы, турки, наконец вернемся домой, родилась я. Отец уехать не мог: на стройке он заболел, а денег, чтобы лечиться в Стамбуле, не было. Маму никто не спрашивал, а братья и вовсе не хотели возвращаться. Они говорили по-немецки лучше, чем по-турецки, и Турции не знали. К тому же были слишком ленивы. Ведь Турция в Турции совсем не то, что Турция здесь, в Берлине. Мои братья — недотепы и слабаки. Как по-польски будет
Я нравилась другу моих братьев. Однажды узнала от матери, что он хочет на мне жениться. Мои родители отнеслись к этому как истинные мусульмане. Мне было семнадцать, а он — сын богача, у которого несколько магазинов в Берлине. Он был богат, а я красива. Единственный капитал моих родителей. И меня продали. И сегодня не знаю, за сколько. Мне он совсем не нравился. Был грубый, носил афгани, на шее — тяжелую золотую цепь, ездил на ужасных машинах, брил голову и не читал книг. А мне нравился парень из моего класса, он был блондин и говорил по-русски. Это был немец из Казахстана. Бедный, робкий и очень умный. Из-за меня он стал учить турецкий. Я первая его поцеловала, сам он никогда бы не решился. Знаете, после того поцелуя он заплакал и убежал, громко прокричав мое имя. Еще он любил смотреть мне в глаза, говорил, когда я их закрываю, он чувствует дуновение ветра от моих ресниц. Он, конечно, большой выдумщик: когда-то у меня были огромные глаза и очень длинные ресницы, но чтобы ветер…
Я знаю, вы хотите меня слушать. Чувствую это. У вас подбрюшье напряжено. Когда мужчины хотят слушать, у них напрягаются шея, подбрюшье и мышцы икр. Я сделаю вам массаж, чтобы оно стало мягким. Когда долго массируешь, можно все разгладить. Рубцы вокруг моих глаз и на веках я массировала два года, каждый день. Они не пропали совсем, но стали мягкими настолько, что никто уже не убегает от меня, когда я снимаю очки. Два года я массировала то, на что ему потребовалось несколько секунд. Когда родители меня продали, и он это понял (это все равно как контракт: мой отец пожал ему руку, глядя в глаза, что для турок — как клятва перед нашим Богом), то почувствовал себя моим законным владельцем. А я? Мне была невыносима даже мысль о нем, не говоря уже о его запахе. Для меня он был омерзителен. Я не принимала всерьез предостережений братьев. Мне казалось, в Германии женщина не может кому-то принадлежать, если она этого не хочет. Тем более женщина, которая здесь родилась. Но я ошиблась. Когда еще раз поцеловала моего казаха, и он опять убежал, от счастья крича мое имя, из «Мерседеса» вдруг вылез мой «хозяин» и плеснул мне чем-то в лицо. Я почувствовала ожог и перестала видеть, а потом потеряла сознание. Братья отвезли меня к турецкому врачу. В немецкий госпиталь не повезли, потому что там им задали бы слишком много вопросов. На следующий день вечером, придя в себя и слушая разговор медсестер, я решила, что я в Турции. Для моих братьев я была немецкой шлюхой и заслужила такую участь. Можно быть немецкой шлюхой и при этом оставаться турчанкой и любить Андрюшу из Казахстана? Я не плакала: чтобы плакать, нужны глаза, а их у меня нет. Потом я два года жила у бабушки в Стамбуле. Там я каждый день массировала свои рубцы и научилась видеть кончиками пальцев. И тогда вернулась в Берлин. Теперь я больше чувствительна к свету, чем раньше и, можно сказать, гораздо лучше вижу. Ну, что это вы! Я ведь говорила, что соль разъедает кожу! Вы бурак, что ли?
CHIRALNOSC
Хиральность[13]
Говорят, что явление хирально, если не идентично отражению в зеркале. Но мы не верим в хиральность. Стоим в ванной перед зеркалом, поднимаем правую руку, словно приветствуя кого-то, и ждем, когда наше отражение ответит нам левой рукой. Предполагаем, что мир за зеркалом такой же, как наш, только правое там левое. Наша правая рука за зеркалом — левая, сердце за зеркалом — с правой стороны, но это все-таки наше сердце. Нам представляется, что «левость» и «правость» — лишь некая условность, и если бы не появилось зеркало, существовали бы только «правые» миры. Или «левые». Однако нам ближе правое, и мы предпочитаем «правость». И это таинственно и интересно. Людей «левых» недооценивают. Уважают людей «правых». Термины, связанные с прилагательным левый, например «левизна», ассоциируются с чем-то недостойным уважения (прошу представителей левых партий меня простить). «Левизну» осуждают, а в некоторых контекстах она не может существовать. Только за зеркалом «левость» — права. Может, поэтому в залах Эрмитажа в бывшем Ленинграде, а теперь Санкт-Петербурге так много зеркал. Природа, как и люди, предпочитает «правость». У ДНК, носителя генетического кода всех организмов, структура спирали закручена вправо. Нуклеиновые кислоты, из которых ДНК состоит, складываются в основном из сахаров и отклоняют луч света вправо.
Даже если бы не было зеркал, Нарцисс все равно увидел бы свое отражение — в источнике. И влюбился бы в себя, поскольку ему казалось, что его отражение такое же, как и он сам. Прекрасная, точная его копия. Нарцисс не знал, да и не мог знать физики элементарных частиц, ведь он жил задолго до морозного января 1957 года, когда стало известно, что мир по другую сторону зеркала не такой, как мир по эту сторону. В январе 1957 года было установлено, что не существует отражения элементарной частицы, называемой мюон. Как с нашей стороны зеркала, так и по другую его сторону мюон будет вращаться влево, хотя за зеркалом должен вращаться вправо. Если же не может вращаться за зеркалом влево, то не может там вовсе быть. Вернее может, если физик — мистик. Таких физиков немного, тем более добрых и впечатлительных. В своих исследованиях они приближаются к границе, которую не могут перейти. И тогда дают им название, научное и мистическое одновременно. Например, точку начала Вселенной назвали «особой» точкой. Такое название, по правде говоря, доказывает поражение физики, а точнее то, что и физики могут быть поэтами. Никто не знает, что было вначале. Там могла быть бесконечность, но могла быть и точка нуля.
Отсутствие во Вселенной мюонов, вращающихся вправо, шокировало не только физиков. Философы тоже запаниковали. Оказалось, что Алиса по ту сторону зеркала живет в ином, чем мы, мире. Возможно, там существуют не только иные физические, но и иные философские теории. Алиса, даже по мнению физиков, которые хоть и читают сказки, но по-своему, может оказаться в стране, где нет мюонов, вращающихся вправо. И это означает, что Зазеркалье действительно волшебная страна. Необязательно верить в сказку, но Алиса там точно есть. Ведь в то, что Алисы нет по другую сторону зеркала, не поверил бы никто. У девочки нет правых мюонов, но несмотря на это она существует, ведь мир за зеркалом не может не существовать. Даже Бог не может отменить принцип зеркала, проявившийся в источнике, который Он создал. А законы физики и подавно. По другую сторону зеркала — в источнике Нарцисса например — существует теоретически несуществующая «левизна»…
Так считают не только великие физики. Так считает и молодая полька Магда, продавщица косметики из города Корк в Ирландии. Когда ее спросили, удовлетворена ли она своей семейной жизнью, она возмутилась. Уверена: ее брак — самый лучший, и многие женщины о таком могут только мечтать. Правда, Магда из Корка, как сама она признается, не очень довольна собой. Ей трудно привыкнуть к тому, что, потеряв так поздно девственность, после многих лет ожидания «необыкновенной встречи», она не может теперь сдерживать себя. На книжной полке рядом с Библией у нее стоят книжки о позах, белье и стриптизе.
