эхом отдался в его ушах, да так громко, что он пришел в восторг.
Давление на него ослабло, он взмыл вверх, наслаждаясь полетом, затем нырнул вниз. Теперь он пикировал вниз, и только у самой земли метнулся в сторону и полетел, направляемый живой силой внутри себя, до тех пор, пока не завис над хижиной Хоппи Харрингтона.
— Такова воля Божья! — Прокричал он своим тонким едва слышным голоском. — Любому понятно, что настало время положить конец испытаниям ядерных бомб. Призываю всех написать письма президенту Джонсону! Он понятия не имел, кто такой президент Джонсон. Наверное, кто-то из живых. Билл огляделся, но президента не увидел. Он увидел вокруг лишь дубовые рощи, да животных, увидел птицу с мощным клювом, которая бесшумно планировала над землей, выискивая добычу. И, когда она, развернувшись, направилась в его сторону, Билл в ужасе вскрикнул.
Птица в ответ издала какой-то ужасный звук, в котором слышались лишь голод и алчность.
— Слышите, вы! — Снова воскликнул Билл, парящий в темном холодном воздухе. — Вы все должны отправить письма протеста!
Светящиеся глаза птицы все то время, что они порхали над верхушками деревьев в неярком свете луны, неотступно следили за Биллом. Наконец, сова все же настигла его, и в мгновение ока раздавила клювом.
Глава 16
Он снова был внутри кого-то. Он больше ничего не видел и не слышал — чувства появились лишь ненадолго, а потом снова исчезли. Сова, ухая, полетела дальше. Билл Келлер сказал птице:
— Ты меня слышишь?
«Может, и слышит, а, может, и нет — ведь это всего-навсего сова. В отличие от Эди, она совершенно безмозглая. Да, совершенно другое дело. Интересно, а смогу ли я жить в тебе? — задал он вопрос, оказавшись где-то внутри нее, черт знает где… — ты же ведь летаешь, где хочешь, у тебя свои маршруты». Внутри совы, вместе с ним, плавала мертвая мышь, и еще какое-то существо, достаточно крупное, чтобы продолжать бороться за жизнь. Ниже, — велел он сове. Глазами птицы Билл Келлер видел дубы, причем видел все ярко, как при свете дня. Миллионы объектов были совершенно неподвижны, но вскоре он заметил один, который двигался — это явно было живое существо, и сова тут же направилась в его сторону. Однако, ползучее существо явно ничего не подозревая, продолжало ползти, и, в конце концов, выбралось на открытое место. Мгновением позже его проглотили. Сова полетела дальше. Господи, — подумал Билл. — Неужели будут еще жертвы? Ведь это продолжается все ночи напролет, снова и снова, а потом, купание под дождем, если он идет, а потом — продолжительный, глубокий сон. Неужели в этом и состоит счастье?
Он сказал:
— Фергюсон не разрешает своим сотрудникам пить; это против его правил, верно? — А потом добавил: — Хоппи, а откуда исходит свет? От Бога? Ну, то есть, я имею в виду, от библейского Бога. Так это правда?
Сова в ответ лишь в очередной раз ухнула.
— Хоппи, — окликнул он снова, — в тот раз ты сказал, что кругом темно. Это действительно так? Неужели там совсем нет света?
Тысячи мертвых внутри него взывали ко вниманию. Он послушал их, кое-кого попросил повторить, наконец, отобрал нужного.
— Ах ты грязный маленький урод! — сказал Билл. — Послушай. Оставайся здесь, мы сейчас гораздо ниже уровня земли. А ну стой, придурок, где стоишь! Сейчас я поднимусь наверх и приведу сюда тех, кто остался наверху. А ты пока расчисть-ка тут побольше места, чтобы им было где расположиться.
Перепуганная сова взмыла вверх, поднимаясь все выше и выше в надежде избавиться от него. Но Билл Келлер продолжал свое дело, выслушивая, выбирая, и снова слушая.
— Оставайся здесь, — повторил он. Внизу снова показались огни жилища Хоппи — сова описала круг, вернувшись на прежнее место, поскольку оказалась не в силах улететь. Это он заставил ее вернуться туда, куда ему было нужно. Билл подводил ее все ближе и ближе к хибаре Хоппи. — А ну, стой, придурок, — сказал он, — где стоишь.
Сова спустилась ниже, отчаянно ухая от буквально сжигающего ее желания улететь прочь. Но она попалась, и сознавала это. Она ненавидела его.
— Президент должен внять нашим призывам, — сказал Билл, — пока еще не поздно.
Неимоверным усилием сове все же удалось выполнить нужную операцию — она отрыгнула его, и он устремился к земле, пытаясь уловить направление воздушных потоков. Через несколько мгновений он грохнулся на землю в траву, и, жалобно пища, покатился в сторону, до тех пор, пока не оказался в какой-то ложбинке.
Избавленная от его присутствия сова взмахнула крыльями и растворилась в небе.
— Да будет свидетелем тому сострадание человеческое, — произнес он, лежа в своем укрытии — теперь голос священника произносил слова, сказанные много лет назад. — Сие — наших рук дело; вот плоды безрассудства человеческого.
В отсутствие совиных глаз, он видел окружающее очень смутно. Казалось, что свет погас, и его окружают лишь какие-то мутные тени. Это были деревья.
Кроме того, на фоне ночного неба он с трудом различил очертания хибары Хоппи. Она была совсем рядом.
— Впусти меня обратно, — шевельнув губами, сказал Билл. Он покатался по ложбинке, шурша палыми листьями. — Я хочу обратно.
Рядом послышался шорох — это какое-то ночное животное, услышав его, поспешило прочь.
— Хочу назад-назад-назад, — пропищал Билл. — Снаружи я долго не смогу. Я умру. Эди, где ты? — Он не чувствовал ее присутствия, а чувствовал лишь близость калеки, сидящего у себя дома.
И Билл, изо всех сил покатился к хижине.
Рано утром доктор Стокстилл подошел к обитому рубероидом жилищу Хоппи Харрингтона с тем, чтобы предпринять четвертую попытку помочь Уолту Дэнджерфилду. Он еще издали услышал гудение работающего передатчика, в доме мелькали огни. Озадаченный, он постучался.
Дверь открылась, за ней сидел Хоппи Харрингтон собственной персоной. Хоппи окинул доктора взглядом, причем как-то странно: опасливо и настороженно.
— Хочу попробовать еще раз, — сказал Стокстилл, зная, что усилия тщетны, но не желая опускать руки. — Ты как, не против?
— Конечно, нет, сэр, — отозвался Хоппи. — Пожалуйста.
— Дэнджерфилд все еще жив?
— Да, сэр. Если бы он умер, я бы об этом узнал. — Хоппи отъехал в сторону, чтобы дать ему пройти. — Он все еще там, наверху.
— А что случилось? — осведомился Стокстилл. — Похоже, ты всю ночь глаз не сомкнул.
— Ага, — ответил Хоппи. — Овладевал всякой всячиной. Он нахмурился и медленно двинул мобиль вперед. — Оказывается, это нелегко, — заметил он, явно погрузившись в собственные мысли.
— Сейчас, по здравом размышлении, я понимаю, что идея насчет лечения углекислотой была ошибкой, — заметил Стокстилл, усаживаясь перед микрофоном. — На сей раз, если удастся связаться со спутником, попробую метод спонтанных ассоциаций.
Калека продолжал кружить по комнате; наконец его мобиль уткнулся в край стола.
— Извините, я случайно. Не хотел вам мешать.
Стокстилл заметил:
— Ты какой-то не такой.
— Нет, я все такой же. Я прежний Билл Келлер, — сказал калека. — Просто не Хоппи Харрингтон. — Он вытянул один из своих манипуляторов, указывая куда-то в угол комнаты. — Хоппи вон там, и теперь всегда там будет.
В углу лежал сморщенный шарик, больше всего похожий на пончик диаметром в несколько дюймов. Его рот был разинут в застывшей улыбке. В этом странном объекте проглядывало нечто человеческое, и Стокстилл, подойдя, поднял его с пола.
— Раньше это был я, — сказал калека. — Но вчера вечером мне удалось подобраться достаточно близко для того, чтобы переселиться. Он пытался сопротивляться, но был слишком испуган, вот я и победил. Я
