— Ничего не поделаешь, это и есть брак. Узаконенная ненависть.
— Что ты хочешь этим сказать?
— О, это сквозит в вашей беседе, это чувствуется ясно, как дыхание смерти. Следовало бы издать приказ, запрещающий мужьям работать в одной фирме с женами. Пожалуй, даже в одном городе, — он улыбнулся, при этом его молодое лицо мгновенно потеряло последние остатки серьезности. — И все- таки она хороша, это верно. Вирджил постепенно уволил всех своих сборщиков старья, с тех пор как Кэти устроилась на эту должность… она ведь говорила тебе об этом…
— Много раз. “Почти каждый день”, — с горечью подумал он про себя.
— Почему бы вам не развестись?
Эрик пожал плечами — жест, призванный показать глубокие философские основания. Он от души надеялся, что это ему удалось. Видимо, не совсем, поскольку Джонас спросил:
— Хочешь сказать, что тебе это нравится?
— Я хочу сказать, — проговорил он задумчиво, — что я уже был один раз женат и все было не лучше, Если я разведусь с Кэти, мне снова придется жениться, потому что я так устроен, устроен таким образом, что я вижу себя только в одной роли — роли мужа и отца, домочадца и кормильца семьи, и следующий брак будет таким же из-за моего характера. Он поднял голову и посмотрел на Джонаса взглядом, в котором попытался продемонстрировать возможно большую долю мазохизма.
— Что, собственно, ты хотел, Джонас?
— Небольшая экскурсия, — отрывисто произнес Джонас. — На Марс. Поедут все, и ты в том числе. Конференция. Мы с тобой можем выбрать места подальше от старикана, так что нам не надо будет рассуждать о делах фирмы, войне и Джино Молинари. А поскольку полетим мы на большой ракете, у нас будет по шесть часов в каждый конец. И ради Бога, чтобы не стоять всю дорогу на Марс и обратно, давай позаботимся о билетах.
— Сколько времени это продлится? — ему совсем не улыбалось потерять на поездку кучу времени — слишком много работы здесь.
— Наверняка вернемся завтра или послезавтра. Слушай, у тебя есть прекрасная возможность отдохнуть от жены: Кэти остается здесь. Смешно конечно, но я заметил, что старикан не выносит присутствия в своем Вашин-35 экспертов по древностям… он обожает погружаться, так сказать, в очарование этого уголка… и чем старее он становится, тем сильнее. Когда тебе тоже стукнет сто тридцать, ты начнешь понимать…, может начну и я. Как бы то ни было, нам надо ехать, — он добавил, уже серьезнее: — Ты, наверное и сам знаешь это, Эрик, ты ведь его врач. Он никогда не умрет; он никогда не найдет в себе силы принять тяжелое решение — как это называют — не важно, что откажет и что надо будет заменить у него внутри. Иногда я завидую его оптимизму. Его любви к жизни. Тому, что он считает ее такой важной. А мы — жалкие смертные. В нашем возрасте, — он взглянул на Эрика, — в несчастные тридцать или тридцать три.
— Я тоже большой жизнелюб, — откликнулся Эрик. — Я всегда был в порядке. И я еще долго не собираюсь сдаваться, — Он извлек из внутреннего кармана счет, который оставил ему механический сборщик. — Припомни-ка, примерно три месяца назад, не наталкивался ты на пачку “Лаки Страйк” с зеленым в Вашин-35? Подарок Кэти?…
После продолжительной паузы Джонас Акерман сказал:
— Жалкий ревнивый нытик. И это все, о чем ты способен задуматься? Послушай, доктор, если ты не можешь сосредоточиться на своей работе, с тобой все кончено. Два десятка хирургов-трансплантаторов ждут — не дождутся удобного случая, чтобы попасть на работу к такому человеку, как Вирджил с его весом в бизнесе и в военной программе. Тебе просто-напросто повезло. — Это выражение — странная смесь сочувствия и осуждения — немедленно возымело эффект, подстегнув Эрика. — Лично и, если мое сердце выйдет из строя, чего при нашей жизни, скорее всего, недолго осталось ждать, не буду особенно стараться, чтобы попасть к тебе. Ты слишком поглощен своими личными делами. Ты живешь только для себя, а не для нашего межпланетного союза. Боже мой, разве ты забыл, что идет война не на жизнь, а на смерть?! И мы проигрываем эту войну. Нас могут стереть в порошок в любую минуту, черт бы тебя побрал.
— Все верно, — отчетливо осознал Эрик. — И в довершение всего нами руководит совершенно больной ипохондрик. И тиуанская корпорация по производству искусственных мехов и красителей — одна из опор, поддерживающих этого больного лидера, который едва — едва держится в споем кабинете! Без этой дружеской поддержки со стороны Вирджила Акермана Джино Молинари давно был бы или мертв, или на пенсии в старом особняке своих родителей. Все так. И все-таки личная жизнь должна продолжаться. В конце концов, я вовсе не собираюсь полностью погрузиться в домашнюю жизнь, застряв в боксерском клинче с Кэти. Если ты думаешь, что я на это способен, то только из-за твоей патологической молодости. Тебе еще не удалось перейти от юношеской свободы в ту страну, в которой я обитаю. Я — человек, женатый на женщине, которая экономически, интеллектуально и даже сексуально превосходит своего мужа.
Перед уходом Эрик заскочил в формовочную, рассчитывая отыскать Брюса Химмеля. Он действительно уже был здесь. Рядом с громадной корзиной для отбракованных Ленивых Собак.
— Брось их обратно в раствор, — обратился Джонас к Химмелю, швырнув ему бракованный шар, только что сошедший с конвейера вместе с экземплярами, вполне пригодными для того, чтобы их вставили в управляющую систему межпланетного корабля. — Ты знаешь, — сказал он Эрику, — если взять десяток этих анализаторов, причем не бракованных, а тех, которые идут в приборы для армии, окажется, что по сравнению с прошлым годом или даже с прошлым полугодием их скорость отклика замедлилась на несколько микросекунд.
— Ты хочешь сказать, — ответил Эрик, — что наши требования к качеству понизились?
Это казалось невероятным. Продукция ТМК была жизненно важна. Вся разветвленная система военных операций целиком зависела от бесперебойной работы этих небольших, с человеческую голову, шаров.
— Именно, — по-видимому, это мало беспокоило Джонаса. — Дело в том, что раньше мы отбраковывали слишком много блоков. Мы почти не получали дохода.
— Иногда мне х-хочется вернуть время, когда мы занимались гуано марсианских летучих мышей, — заикаясь, произнес Химмель.
Когда-то корпорация занималась сбором помета марсианских мышей-хлопушек. Со временем, встав на ноги, фирма получила возможность воплотить в жизнь более перспективный проект по использованию другого представителя марсианской фауны — марсианской матричной амебы. Этот уникальный одноклеточный организм выжил благодаря своей способности копировать другие формы жизни, а именно те, которые сколько-нибудь соответствовали его размерам. И хотя эта особенность забавляла земных астронавтов и официальных лиц из ООН, никто из них не додумался до промышленного использования матричной амебы, пока Вирджил Акерман, выросший на мышином гуано, не выступил на сцену. За несколько часов он предложил матричной амебе один из дорогих мехов своей тогдашней любовницы; амеба доверчиво скопировала его, после чего к удовольствию Вирджила и девицы у них оказалось два норковых манто вместо одного. К сожалению, матричной амебе скоро надоело быть мехом, и она решила Снова стать сама собой. Это решение оставило у ее хозяев чувство неудовлетворенности.
Решение проблемы, поиски которого заняли несколько месяцев, заключалось в умерщвлении амебы во время ее периода мимикрии и помещении трупа в бассейн с фиксирующими химическими веществами, обладающими способностью сохранять нужную форму. Эти изделия были долговечны и представляли собой точную копию оригинала. Исследования еще велись, а Вирджил Акерман уже оборудовал посадочное поле в Тиуане, Мексика, и принимал грузы с искусственным мехом всех сортов с заводов на Марсе. И почти сразу же искусственные меха вытеснили натуральные с рынка.
Война все изменила.
Кто мог подумать тогда, когда подписывался Договор о Мире и Сотрудничестве с Лилистар, что дела пойдут так плохо? Ведь по утверждениям Лилистар и ее министра Френекси, Лилистар являлась самой могущественной военной державой в галактике; ее враги — риги — и в военной, и во всех других областях были гораздо слабее. Война, безусловно, обещала быть короткой.
“Война сама по себе плоха” — размышлял Эрик, — но ничто так не заставляет задуматься и попытаться, заново оценить прошлые поступки и решения — например, о Мирном договоре — как поражение. И об этом задумываются теперь большинство землян. Но их мнения никто не спрашивает — ни Мол, ни правительство, ни сама Лилистар. А между тем уже никто не сомневается, и об этом открыто говорят в барах и в уединении гостиных, что даже мнение самого Мола теперь уже мало что значит”.
Как только начались военные действия, тиуанская корпорация “Меха и красители” перешла от торговли искусственными мехами к военным заказам, как, впрочем, и все крупные промышленные компании. Сверхъестественная точность копирования главных анализаторов для космических кораблей — монад Ленивая Собака пришлась как нельзя более кстати для рода деятельности, которой занималась ТМК: конверсия прошла легко и почти незаметно. И вот теперь, задумчиво стоя перед корзиной с бракованными изделиями, Эрик задавал себе вопрос, который рано или поздно приходил на ум каждому в фирме: как можно использовать эти нестандартные, но законченные и сложные изделия. Он выбрал одно и повертел в руках. По весу напоминает бейсбольный мяч, по размеру — грейпфрут. Похоже, из этих отбросов на самом деле ничего не сделаешь. Он повернулся, чтобы швырнуть шар в утробу контейнера, который вернет застывшему пластику привычную органическую форму.
— Подожди, — хрипло произнес Химмель, Эрик и Джонас уставились на него.
— Не надо его растворять, — сказал Химмель. Его всего перекосило от смущения, он не находил места рукам, длинные узловатые пальцы судорожно сжимались. Глотая воздух открытым ртом и как бы задыхаясь, он пробормотал: — Я.„— я больше не делаю этого. Видите ли, сырье для одного блока стоит только четверть цента. Весь этот ящик стоит не больше доллара.
— Ну и что? — спросил Джонас, — их все равно надо отправлять, чтобы…
— Я куплю его, — забормотал Химмель. Он полез в карман брюк, стараясь отыскать бумажник. После долгих усилий ему наконец удалось ста извлечь.
— Зачем тебе это? — потребовал Джонас.
— Я все устроил, — выдавил Химмель после мучительной паузы, — я плачу полцента за каждую бракованную Ленивую Собаку, в два раза больше, чем она обходится компании, она даже имеет с этого прибыль. Что в этом плохого? Его голос сорвался.
Пристально глядя на него, Джонас сказал:
— Да никто не против, мне просто интересно, для чего тебе все это нужно. Он искоса посмотрел на Эрика, как будто желая спросить, что он обо всем этом думает.
— Хм… они мне нужны, — ответил Химмель. Он уныло повернулся и зашаркал к ближайшей двери. — Но они все мои, я заплатил за них вперед из моего жалования, — пробурчал он через плечо, открывая дверь. Весь напрягшись, с лицом, побелевшим от возмущения и искаженным тревогой, он шагнул в
