Затем, после минутного молчания, он произнес глухим голосом:
— Гаэтано, это ты? Скажи, ответь мне. Гаэтано не проронил ни звука.
— Если Господь, — продолжал Беппо, — позволил, чтобы извечные законы природы были нарушены, значит, у него был свой умысел. Скажи мне, друг мой, чего ты хочешь, и ради нашей дружбы я это сделаю.
Гаэтано ничего не ответил.
— Наверное, ты умер, — продолжал Беппо, — и возвращаешься, выполняя нашу общую клятву не разлучаться никогда, даже после смерти? В таком случае, друг мой, ты видишь — я от тебя не бегу.
Произнося эти слова, Беппо придвинулся к другу с распростертыми объятиями, но тут же вскрикнул: ему показалось, что он коснулся ледяной статуи.
Нечто подобное смертной дрожи прошло по телу живого.
Что же касается мертвого, то он, с той же самой печальной улыбкой, какую Беппо уже видел на его устах, встал, облачился в свои одежды и вышел из комнаты, не отводя взгляда с друга, и сделал ему рукой прощальный жест.
Когда Гаэтано переступил дверной порог, Беппо показалось, что он услышал долгий вздох.
Затем звук шагов на лестнице удалился и затих так же постепенно, как усиливался, когда они приближались.
— О, конечно же… — прошептал Беппо, уронив голову на подушку. — Гаэтано умер… умер!
То ли потеряв сознание, то ли вконец обессилев, Беппо очнулся только на рассвете. Лошадь его за ночь успела отдохнуть и теперь была полна свежих сил. Беппо вскочил в седло и снова пустился в путь.
До сих пор на каждой почтовой станции он неизменно осведомлялся, не менял ли здесь лошадей за сутки до того молодой человек в возрасте двадцати одного года, следующий в почтовой карете из Болоньи в Рим.
До сих пор он слышал благоприятные вести о Гаэтано: в Фолиньо и Сполето ему дали одинаковый ответ — там видели молодого человека, путешествующего со студенческой карточкой; он был вполне здоров и, похоже, хотел поскорее доехать до Рима.
Однако из-за выпавшего снега дорога, и летом-то плохая, стала теперь почти непроезжей; в результате единственное, что смог сделать Беппо за этот день, — добраться до Терни. В Стреттуре, то есть за два льё перед Терни, он задал свой обычный вопрос и узнал, что здесь еще видели Гаэтано.
К Стреттуре Беппо подъехал в пять вечера и, узнав, что его друг отсюда продолжил путь к Терни, вознамерился поступить точно так же; но смотритель почтовой станции, к которому и обратился молодой человек, только покачал головой и посоветовал ему дальше не ехать: дорогу, зажатую между двумя цепями Апеннинских гор, облюбовала какая-то банда и можно было ежедневно слышать о том или ином кровавом подвиге, совершенном этими злодеями.
Но живых Беппо никогда не боялся, и мысль о явившемся перед ним призраке Гаэтано придавала ему сверхчеловеческую силу: он заявил, что тоже весьма спешит в Рим и никакие опасности его не остановят.
Он обновил порох на полках своих пистолетов, убедился, что шпага не застревает в ножнах, пришпорил лошадь и устремился в долину, тянущуюся от Стреттуры к Терни.
И правда, нет места более благоприятного для засады, чем это: лесистые участки, густозаросшие, словно корсиканские маки, тянутся до самой дороги; огромные гранитные глыбы, отвалившиеся от горы и докатившиеся до обочины. Эта дорога похожа на ту, о которой повествует Данте, — на дорогу отчаяния, пересекающую Хаос и ведущую в Ад.
Беппо ожидал, что на него могут напасть в любую минуту, но, безразличный к собственной участи, он спокойно и холодно вглядывался в неровности рельефа, за которыми словно таилась угроза засады. Приближаясь к подозрительному месту, Беппо чуть наклонялся к седельной кобуре. Миновав его без происшествий, он выпрямлялся с улыбкой презрения к опасности, казалось не осмеливавшейся выйти ему навстречу.
Наконец, увидев огни города, он направился прямо на почтовую станцию и задал свой обычный вопрос.
Но ему ничего не удалось узнать: здесь не только не видели Гаэтано, не только не могли сообщить никаких вестей о нем, но более того — уже две недели не принимали ни одной почтовой кареты из Терни; молва об ограблениях, совершенных бандой, о чем Беппо услышал в Стрет-туре, вынуждала здравомыслящих путешественников поворачивать обратно и двигаться по дороге из Аккуапен-денте.
Итак, Гаэтано, доехав до Стреттуры, в Терни не появился. След его терялся на дороге между двумя этими городами.
Перед Терни Беппо заметил придорожную гостиницу, напоминавшую часового, забытого на этой проклятой дороге. Ему пришло в голову, что в этой уединенной гостинице, близкой к тем местам, где, по всей вероятности, был задержан Гаэтано, он имеет куда больше шансов узнать что-нибудь о нем, нежели в городе.
Тогда он возвратился назад к этой гостинице; на вывеске ее значилось: «У водопада Терни».
В углу двора стояла почтовая карета. Беппо она показалась знакомой, и он тотчас расспросил о ней; но, как выяснилось, принадлежала она молодой даме из Рима, которая ехала встречать то ли мужа, то ли брата и остановилась здесь часа два тому назад, будучи предупреждена об опасности, ожидающей ее, если она решится ночью преодолеть подобное дефиле.
Здесь Беппо снова осведомился о своем друге, но, хотя опросил весь персонал гостиницы, от ее хозяина до помощника конюха, ничего узнать ему так и не удалось.
Беппо страшился и вместе с тем с нетерпением ждал той минуты, когда он останется наедине с собой. Два явления призрака, последовавшие друг за другом в течение двух ночей, одно — в Монте-Карелли, второе — в Ассизи, целиком завладели умом молодого человека; он был убежден, что и этой ночью он непременно еще раз увидит Гаэтано.
Он перекусил в общем зале, внимательно прислушиваясь к разговорам и все еще надеясь узнать что- нибудь о друге; но, хотя только и было разговору, что о грабителях, ни одна подробность не касалась той единственной темы, что интересовала путешественника.
Тогда он удалился в свою комнату. Здесь сошлись его последний страх и его последняя надежда. Человеческие средства оказались бессильными: теперь ему на помощь должны были прийти сверхъестественные силы.
Беппо ничего не предпринял ни для того, чтобы вызвать новое появление призрака, ни для того, чтобы от этого защититься: он разделся, лег в постель, погасил лампу и заснул, предоставив заботы о его душе и теле Господу.
В одиннадцать часов он внезапно проснулся; хватило нескольких секунд, чтобы из его сознания стерлись легкие облачка, живущие во сне не дольше мгновения; затем он услышал те же самые звуки, что взволновали его накануне в Ассизи, — то есть шаги, под которыми поскрипывала лестница. Так же как накануне, эти шаги приблизились к комнате, затем дверь распахнулась и на пороге снова появился Гаэтано.
Беппо подумал, что, как это уже было, призрак разденется и ляжет рядом с ним. Он испытывал какую-то странную усладу в этом сосуществовании с умершей душой и хотел даже отодвинуться, чтобы уступить призраку место, но тот жестом попросил Беппо встать.
То ли не поняв этого, то ли заколебавшись, Беппо медлил повиноваться. Тогда Гаэтано распахнул свой заснеженный плащ: на этот раз призрак оказался нагим; на груди его зияла кровавая рана, на которую он указал другу пальцем. Преисполненный отчаяния, Беппо все понял, вскочил с постели и поспешно оделся.
Оставаясь недвижимым, призрак ждал у изножия кровати.
Одевшись, Беппо спросил:
— Я готов, что прикажешь?
Гаэтано беззвучно, только знаком велел ему вооружиться. Беппо пристегнул шпагу и заткнул за пояс два пистолета.
— Так? — спросил он.
Призрак утвердительно кивнул и, неотрывно глядя на друга, следует ли тот за ним, направился к двери,
