сперва напряженно оглядывался, а потом перестал: паранойя. Навязчивый бред преследования.
– Если ты увидишь, что что-то идет не так… или если тебе просто станет страшно – бросай все и уходи, – ровным голосом посоветовала Алена.
– Тысячи людей играют в переходах на чем угодно, – так же ровно отозвался Аспирин. – Поют и танцуют. И ничего им не делается.
– Мы не пойдем в переход, – сказала Алена. – Помнишь? Я говорила тебе – я нашла место получше…
Они спустились в метро и через полчаса вышли из него – в центре. Небо почти совсем потемнело, но от фонарей, подсветки и реклам было светло, как днем.
– Здесь, – Алена остановилась перед входом в ресторан. Летняя терраса была пуста, внутри, за стеклянной дверью, плавали в рассеянном свете фигуры официантов, острыми айсбергами топорщились салфетки на столах. На втором этаже имелся застекленный балкон, опоясанный широким полукруглым карнизом. На балконе стоял единственный длинный стол, приготовленный, по-видимому, для скорого банкета – полностью накрытый и совершенно безлюдный.
– Ты хочешь поужинать? – глупо спросил Аспирин.
– Один вопрос, – Алена смотрела вверх. – Почему ты со мной пошел?
– То есть?
– Почему сейчас ты здесь, со мной, а не дома?
– Потому что я за тебя боюсь, – помолчав, признался Аспирин.
– А почему? – она с вызовом вскинула подбородок. – Что со мной может случиться?
Аспирин огляделся. Прохожих было много, но никто из них не смотрел на девочку со скрипкой, никто не узнавал прославленного ди-джея Аспирина.
– Не знаю, – сказал он устало. – Я не сказал бы, что ты такая… что с тобой ничего не случается. Обычно…
Она не дослушала. Поправила ранец и двинулась ко входу в ресторан. Аспирин – за ней.
В гардеробе им помогли снять куртки. Швейцар за вежливостью прятал удивление: Аспирин и Алена представляли собой странную пару. А трио, если считать Мишутку, еще более необычное.
– Нам наверх, – сказала Алена, и Аспирин послушно двинулся к лестнице.
– Прошу прощения, наверху сегодня спецобслуживание – банкет…
Алена шла, не оглядываясь. На шее у нее болталась ставшая привычной подушечка.
– Простите, это одна минута, – сказал швейцару Аспирин. – Алена! Здесь занято…
– Я знаю, – она не замедлила шага. – Помоги мне, пожалуйста, открыть окно.
– Что?!
– Вот это, – они были уже на балконе. Алена взялась за ручку большого окна в пластиковой раме: за стеклом, совсем близко, светились фонари и текла вечерняя толпа. – А, погоди, оно легко открывается…
Окно в самом деле открылось – снаружи пахнуло весенним холодом. Алена раскрыла на полу футляр, подхватила скрипку, взяла смычок и прежде чем Аспирин успел ей помешать, скользнула в щель.
Ранец с Мишуткой застрял на секунду. Алена дернулась. Высвободилась. Уверенно ступила на карниз.
– Да ты что?
Она чуть повернула голову:
– Прощай, Лешка. Теперь я выведу его – или…
И, не договорив, она приставным шагом двинулась по карнизу. Ранец мешал ей – царапал застежками стекло.
– Заберите ребенка!
– Да что же это?!
– Прекратите немедленно!
Сразу несколько официантов и метрдотель собрались вокруг Аспирина, говоря одновременно и ничего не решаясь сделать. Балкон застеклен был глухими рамами, окна открывались только на торцах, справа и слева, и Алена, подумал Аспирин, знала об этом заранее.
Дойдя до центра балкона, Алена остановилась. Снизу на нее уже смотрели, уже показывали пальцами, не зная, что это – хулиганство или рекламный трюк.
Алена настраивала скрипку. Мишутка, по-прежнему упакованный в ранец, смотрел сквозь стекло на Аспирина, и Аспирин не мог понять выражение пластмассовых глаз.
– …Вы отец?
– Я? – спросил он удивленно. – Да… А что?
Метрдотель выругался длинно и очень нецензурно. Дамы в вечерних платьях, медленным потоком поднимавшиеся снизу, уставились на него с недоумением.
– Что здесь происходит?
