первичные поправки текста, а также ряд замен на ходу письма (там же, стр. 550–551). В первичной стадии работы больших изменений не делалось. Один только небольшой эпизод (о забавах парубков и девушек) перенесен в другое место: первоначально об этих забавах рассказывалось после сцены в хате Оксаны.
Значительно более перерабатывалась вторая часть повести (от приезда Вакулы в Петербург). Переделке в позднейших приписках на лл. 132–133 подверглась сцена приема запорожцев во дворце; причем пространная жалоба запорожцев («Помилуй, мамо» и т. д.), а также разговор Екатерины с Фонвизиным — переписаны в этих приписках впервые. [Непосредственно перед текстом повести набросан столбцом следующий список отдельных слов: [кобеняк], черевики, кожух, кобеняк, видлога, гаман, [мешки], паляница, скрыня, швець, намитка, шибеник. Это — выписки (сделанные, быть может, по памяти) из «Ночи перед Рождеством» для «Словарика» ко второй книжке «Вечеров», в который они все вошли.]
В наборный экземпляр попали некоторые случайные чтения, объясняемые, вероятно, рассеянностью переписчика. Так, например, в словах «картина намалеванная на стене церковной» Гоголь зачеркнул только последнее слово и тут же написал новый вариант «на церковной стене». Получилось: «на стене церковной стене»; в печатном тексте: «на стене церковной». Подобный же случай в фразе «Пономарь сделал себе нанковые на лето нанковые шаровары», в печати «нанковые на лето шаровары». Считаем оба эти чтения случайными и берем в текст последний рукописный вариант.
В первоначальной характеристике Фонвизина было сказано: «устремив глаза на стоявшего подалее от других средних лет человека, с полным, но несколько бледным лицом» и т. д. Слова «средних лет человека» были, очевидно, пропущены при переписке, нет их и в изданиях 1832 и 1836 гг. В издании 1842 г. Прокопович добавил «господина», и эту добавку удержали и последующие редакторы; очевидно, нужно в этом, как и в предыдущих случаях, вернуться к чтению рукописи.
Несколько сложнее следующие случаи искажения текста:
1) В эпизоде прибытия Вакулы в Петербург в рукописи было сначала: «когда малейший стук копыт коня отзывается громом и отдается по несколько раз». Затем всё эго место было переделано так: «Звук колеса, копыт коня отдается с четырех сторон». Затем это место вновь переделано, но в печати появилось с искажениями в обоих изданиях:
в ВД1: копыт коня, звук колеса отзываются громом и отдаются с четырех сторон
в ВД2: копыт коня, звук колеса отзываюлись громом и отдавались с четырех сторон.
Начертание «отзываюлись» указывает на то, что переделка из настоящего времени в прошедшее сделана уже в корректуре второго издания. Прокопович исправил всю фразу («стук конских копыт и колес отзывался» и т. д.) и это же чтение удержал Тихонравов. Мы вводим конъектуру: «стук копыт коня».
2) В конце повести переписчиком, очевидно, была пропущена приписка на полях: «Кузнец утонул, вот тебе на!» и т. д. Пропуск этот был замечен Гоголем и восстановлен, но в несколько другом месте (выше, после реплики бабы в казацкой свитке: сначала она была после первой реплики ткачихи). Из нового варианта выпали слова «и разинул рот, чтобы не проронить ни слова»; тем самым отпал и эффект плевка в разинутый рот; появилось: «плюнула в небритую бороду».
Как видно уже из этих примеров, при просмотре копии, а может быть и корректуры, Гоголем были внесены новые исправления. Есть они и в других местах. Поэтому мы не сочли возможным возвращаться к рукописи в ряде случаев, где с равными основаниями можно заподозрить ошибку переписчика и новую поправку Гоголя. Считаем, что пропущены переписчиком, а не исключены Гоголем в рассказе Тымиша Коростявого слова: «подоивши коров, она пришла к нему» — слова, необходимые по смыслу контекста; слова эти мы вводим в основной текст; восстанавливаем по рукописи «послышался стук и голос дюжего головы» — в печатных текстах явный пропуск «послышался голос дюжего головы». Дальнейшие искажения текста связаны были с вмешательством цензуры, которое может быть установлено из сличения рукописи с печатным текстом. Одна из таких купюр — шутки Вакулы, крестящего чорта — была восстановлена еще Тихонравовым. На том же основании мы вводим в основной текст слова «не выпуская хвоста». Н. С. Тихонравов указал на возможность еще одного цензурного вмешательства — в тексте жалобы запорожцев Екатерине. Не считая возможным возвращаться к рукописной редакции всей этой реплики, мы берем по рукописи фразу: «Помилуй, мамо! зачем губишь верный народ? чем прогневили?» (считая печатный вариант цензурным искажением).
По рукописи и ВД1 сделаны также следующие, менее значительные исправления: «пришел как-то коровий пастух» (ВД2, П — «пришел какой-то коровий пастух»); «Заметно было, что он весьма не в духе» (в ВД1, ВД2, П — «было» пропущено); «вряд ли и в другом месте где найдется» (в ВД2 и П — «где» пропущено).
Из поправок Прокоповича принимаем только исправление явной описки, удержанной в отдельных изданиях «Вечеров»: «выше» вместо ошибочного «ниже».
Текст издания 1855 г. вполне соответствует тексту издания 1842 г., за исключением двух разночтений: в первом абзаце повести «повалился дым» исправлено на «повалил дым» и несколько ниже «ни с сего, ни с того» исправлено на «ни с того, ни с сего». Поправки эти могли быть сделаны и не Гоголем, а М. Н. Лихониным или другим лицом; мы удерживаем чтения предыдущих изданий и не вводим ссылок на издание 1855 г. в варианты.
«Ночь перед Рождеством» — одна из самых сложных повестей в «Вечерах». В ней три сюжетных линии: 1) чорт и ведьма, 2) застигнутые врасплох любовники и 3) чорт и кузнец. Сплетение этих линий дано на фоне колядования.
Как эти основные элементы повести, так и ряд деталей в изложении, находят свои аналогии в народном творчестве, но подобного сплетения их в фольклоре мы не знаем.
Колядование Гоголь описывает в подстрочном примечании в самом начале повести и затем на протяжении рассказа несколько раз попутно возвращается к изображению колядующих и приводит песню «Щедрык, ведрык». В «Книге всякой всячины» на стр. 224 Гоголь записал: «Колядуют накануне Рождества Христова в честь хозяина дома, молодых супругов и проч. При каждом куплете повторяются слова: „святый вечер“. Щедровка перед новым годом; предметом ее — предметы священные с припевом „щедрый вечер“ (Соч., 10 изд., VII, стр. 884).
Изображение чорта и ведьмы в общем согласно с народными представлениями. Так, самая внешность чорта (он похож у Гоголя на немца, на чиновника) изображается сходными чертами и в народных рассказах, например, в сборнике Чубинского („Труды этнографическо-статистической экспедиции в Западно-русский край, снаряженной Русским географическим обществом. Материалы и исследования, собранные П. П. Чубинским“, I, СПб., 1872, стр. 185, 188, 189; ср. еще В. Гнатюк. „Знадоби до галицько- руськоi демонольогii“, I — „Етнографiчний Збiрник“, XV. Львiв, 1904, № 1, II — там же, XXXIII, Львiв, 1912, № 13, 15, 126; „Киевская“ Старина» 1890, № 4, стр. 83).
Представления о ведьмах, о их превращениях, о полетах через трубу, о снятии ими звезд с неба отмечены у Чубинского, назв. соч., I, стр. 196, 197, 198; ср. также «Киевская Старина» 1890, № 1, стр. 8, 60; 1896, № 9, стр. 47; 1901, № 2, стр. 224–225. В своей «Книге всякой всячины», на стр. 183, Гоголь записал: «Существует поверье, что ведьмы снимают и прячут звезды» (Соч., 10 изд., VII, стр. 881).
Говоря о том, что чорту осталось погулять последнюю ночь (накануне Рождества), Гоголь также опирается на народную традицию — см. «Киевская Старина» 1896, № 1, стр. 5–6.
Найдем в фольклоре и изображение того, как чорт через печную трубу влетает к ведьме на любовное свидание — см. «Киевская Старина» 1889, № 9, 398.
Мимоходом, говоря о радости чорта, поймавшего Вакулу, Гоголь упоминает о хромом чорте: «как будет беситься хромой чорт, считавшийся между ними первым на выдумки». Это представление о хромом чорте, как о самом хитром из чертей, свойственно народной словесности. В заметке 1831 г. «Хромой чорт» Гоголь говорит: «Малороссияне той веры, что [в пекле] в аде хитрее всех и умнее хромой [крывый] чорт» (Соч., 10 изд., VI, стр. 2).
Образ чорта у Гоголя соответствует также и образу его в вертепной драме (В. А. Розов. «Традиционные типы малорусского театра XVII–XVIII вв. и юношеские повести Н. В. Гоголя» — «Памяти Гоголя. Сборник речей и статей». Киев, 1911, стр. 124, ср. стр. 115–124).
Изображение Солохи у Гоголя также более или менее соответствует образу вертепной бабы; [Евген Марковський. «Украiський вертеп», I, У Киевi, 1929, стр. 17–18 и фигура № 7, 4. Н. И. Петров указывает, между прочим, на особое значение того факта, что Солоха — вдова кузнеца, так как кузнецы нередко
