– Капитан Дитрих! Сжальтесь надо мной! Вы мне уже оказали важную услугу, теперь я прошу вас еще об одной. Прикажите ему прекратить увещания и иеремиады. Я хочу умереть спокойно.
– Отойдите, – сказал пастору капитан. – Вы же видите, что он не расположен вас слушать.
Лану подал знак монаху – тот сейчас же подошел.
– Вот ваш священник, – сказал Лану капитану Жоржу, – мы свободу совести не стесняем.
– И монаха, и пастора – обоих к чертям! – объявил раненый.
Монах и пастор стояли по обе стороны матраца – они словно приготовились вступить друг с другом в борьбу за умирающего.
– Этот дворянин – католик, – сказал монах.
– Но родился он протестантом, – возразил пастор, – значит, он мой.
– Но он перешел в католичество.
– Но умереть он желает в лоне той веры, которую исповедовали его родители.
– Кайтесь, сын мой.
– Прочтите символ веры, сын мой.
– Ведь вы же хотите умереть правоверным католиком, не так ли?
– Прогоните этого слугу антихриста! – чувствуя поддержку большинства присутствующих, возопил пастор.
При этих словах какой-то солдат из ревностных гугенотов схватил монаха за пояс и оттащил его.
– Вон отсюда, выстриженная макушка! – заорал он. – По тебе плачет виселица! В Ла-Рошели давно уже не служат месс.
– Стойте! – сказал Лану. – Если этот дворянин желает исповедаться, пусть исповедуется – даю слово, ни-кто ему не помешает.
– Благодарю вас, господин Лану… – слабым голосом произнес умирающий.
– Будьте свидетелями: он желает исповедаться, – снова заговорил монах.
– Не желаю, идите к черту!
– Он возвращается в лоно веры своих предков! – вскричал пастор.
– Нет, разрази вас гром, не возвращаюсь! Уйдите от меня оба! Значит, я уже умер, если вороны дерутся из-за моего трупа. Я не хочу ни месс, ни псалмов.
– Он богохульствует! – закричали в один голос служители враждующих культов.
– Во что-нибудь верить надо, – невозмутимо спокойным тоном проговорил капитан Дитрих.
– По-моему… по-моему, вы добрый человек, избавьте же меня от этих гарпий… Прочь от меня, прочь, пусть я издохну, как собака!
– Ну так издыхай, как собака! – сказал пастор и, разгневанный, направился к двери.
В ту же минуту к постели Бевиля, перекрестившись, подошел монах.
Лану и Бернар остановили пастора.
– Сделайте последнюю попытку, – сказал Бернар. – Пожалейте его, пожалейте меня!
– Милостивый государь! – обратился к умирающему Лану. – Поверьте старому солдату: наставления человека, посвятившего всю свою жизнь богу, обладают способностью облегчить воину его последние минуты. Не слушайтесь голоса греховной суетности, не губите свою душу из пустой рисовки.
– Милостивый государь! – заговорил Жорж. – Я давно начал думать о смерти. Чтобы быть к ней готовым, я ни в чьих наставлениях не нуждаюсь. Я никогда не любил рисоваться, а сейчас и подавно. Но слушать их вздор? Нет, пошли они к чертовой матери!
Пастор пожал плечами, Лану вздохнул. Оба опустили головы и медленным шагом двинулись к выходу.
– Приятель! – обратился к Жоржу Дитрих. – Раз вы говорите такие слова, стало быть, вам, наверно, чертовски больно?
– Да, капитан, мне чертовски больно.
– В таком случае надеюсь, что ваши речи не прогневают бога, а то ведь это здорово смахивает на богохульство. Впрочем, когда в теле человека сидит заряд, то уж тут, прах меня побери, не грех и ругнуться – от этого становится легче.
Жорж улыбнулся и еще раз отпил из фляги.
– За ваше здоровье, капитан! Лучшей сиделки, чем вы, для раненого солдата не найдешь.
Сказавши это, он протянул ему руку. Капитан Дитрих не без волнения пожал ее.
–
– Жорж, товарищ мой! – жалобным голосом заговорил Бевиль. – Скажи мне что-нибудь! Мы сейчас умрем, это так страшно! Ты мне когда-то говорил, что бога нет, сейчас ты тоже так думаешь?
– Конечно! Мужайся! Еще несколько минут – и наши страдания кончатся.
– А монах толкует мне о вечном огне… о бесах… еще о чем-то… Но меня это не очень утешает.
– Враки!
– А что, если это правда?
– Капитан! Оставляю вам в наследство кирасу и шпагу. Жаль, что не могу лучше отблагодарить вас за то славное вино, которым вы по своей доброте меня угостили.
– Жорж, друг мой! – снова заговорил Бевиль. – Если б все, о чем он толкует, оказалось правдой, это было бы ужасно!.. Вечность!..
– Трус!
– Да, трус… Легко сказать! Будешь тут трусом, когда тебе сулят вечную муку.
– Ну так исповедуйся.
– Скажи, пожалуйста, ты уверен, что ада не существует?
– Отстань!
– Нет, ты ответь: ты совершенно в этом уверен? Дай мне слово, что ада нет.
– Я ни в чем не уверен. Если черт есть, то мы сейчас убедимся, так ли уж он черен.
– А ты и в этом не уверен?
– Говорят тебе, исповедуйся.
– Ты же будешь смеяться надо мной.
Жорж невольно улыбнулся, потом заговорил уже серьезно:
– Я бы на твоем месте исповедался – так спокойнее. Тебя исповедали, соборовали, и теперь тебе уже нечего бояться.
– Ну что ж, я как ты. Исповедуйся ты сперва.
– Не буду.
– Э, нет!.. Ты как хочешь, а я умру правоверным католиком… Хорошо, отец мой, я сейчас прочту
Пока он исповедовался, капитан Жорж еще раз хлебнул из фляжки, затем положил голову на жесткую свою подушку и закрыл глаза. С четверть часа он лежал спокойно. Потом вдруг стиснул зубы, но все же не мог удержать долгий болезненный стон и вздрогнул всем телом. Бернар, решив, что Жорж отходит, громко вскрикнул и приподнял ему голову. Капитан тотчас открыл глаза.
– Опять? – спросил он и легонько оттолкнул Бернара. – Полно, Бернар, успокойся!
– Жорж! Жорж! Ты гибнешь от моей руки!
– Ничего не поделаешь! Я не первый француз, которого убил брат… Полагаю, что и не последний. Но виноват во всем я… Принц вызволил меня из тюрьмы и взял с собой, и я тут же дал себе слово не обнажать шпаги… Но когда я узнал, что бедняга Бевиль в опасности, когда до меня донеслись залпы, я решил подъехать поближе.
Капитан опять закрыл глаза, но тут же открыл их и сказал Бернару:
– Госпожа де Тюржи просила передать, что она любит тебя по-прежнему.
Он ласково улыбнулся.
Это были последние его слова. Через четверть часа он умер – видимо, не очень страдая. Несколько минут спустя на руках монаха скончался Бевиль, и монах потом уверял, что он явственно слышал в небе
