руки.
Пальцы тетки скользнули по вороту мужа… пьяный рухнул на землю и бессмысленно заворочался там, то обиженно всхлипывая, то злобно кроя кого-то матом.
– Как… отдай? Как же так… отдай? – растерялась тетка. – Он же муж мне! Как же я его отдам… такому? – И она дернула головой в сторону черта – повернуться и поглядеть на чудовище решимости не хватило.
– Руками, – сказала Ирка – холодно и монотонно, словно не живая девчонка, а бесплотный голос в мобильном телефоне, сообщающий, что «абонент вне зоны». – Иначе у них останется твой сын. Они отправят его в темноту. Навсегда. До конца его жизни. Будут держать его там и кормиться его ужасом. Болью. Одиночеством. Потом он сойдет с ума – и они станут жрать его безумие. И до самого конца, до последнего дня он будет звать тебя. Звать и просить помочь.
– Я не хочу! Не хочу… Василечек… – проскулила женщина. – А нельзя как-то… обоих… – Женщина попыталась заглянуть Ирке в лицо… Заглянула. С девчоночьего лица на нее в упор уставились страшные звериные глаза!
Ирка протянула руку и аккуратно сгребла сдавленно пискнувшую тетку за ворот куртки. Дернула к себе, заставляя нагнуться, и пристально уставилась в перекошенную, творожно-белую от ужаса физиономию.
– Эй-эй, ведьма! – предостерегающе завопил главный черт. – Она должна отдать мужа добровольно!
– Не волнуйся, косматый! – отчеканила парящая у Ирки над головой Танька. – Когда Ирка с ней закончит, тетка все сделает совершенно добровольно!
– Раньше надо было спасать обоих, – все тем же отстраненным тоном сказала Ирка. – Раньше, когда ты позволила мужу превратиться в животное. А потом отдала ему сына, чтоб он делал с мальчишкой, что хотел.
– Я боялась… – проскулила тетка.
– Твой сын тоже боится, – обдавая женщину ледяным паром своего дыхания, прошептала Ирка и, разжав ей пальцы, вложила в ладонь посеребренный нож. Пинок ноги…
– Чего пинаетесь, чего… – забормотал пьяный, перекатываясь от удара на спину.
– Тебе нужно только провести по его груди. Самым кончиком… – обхватывая пальцами кулак тетки вместе с зажатым в нем ножом, выдохнула Ирка и сильно рванула на мужике куртку.
Тихо хрустнула разлетевшаяся «молния». Распался пополам старый, воняющий свитер…
– Ну чего ты, чего… – опять забубнил мужик, ворочаясь на мерзлом асфальте. Его расползающийся, как гнилая бумага, взгляд сфокусировался на нависшем над ним бледном девчоночьем лице. Сквозь хмельную дурь мужик вдруг ощутил укол острого, как заточенный нож, страха. – Ты… Ты… – забормотал он, вглядываясь в светящиеся, как лампы, зеленые глаза и похожие на змей кудри черных волос. – Слышь, девка, ты… – и жалобно, почти на всхлипе, закончил: – Ты меня уважаешь?
Но девчонка только усмехнулась так, что мужик тоненько вскрикнул, как заяц под лапой охотничьего пса, попытался подняться… И сквозь глухую ночь над ним лунным бликом сверкнул нож…
– Кто разум пропил, кто волю продал – тот черту баран! – прошептала Ирка и сильным хлопком ладони толкнула зажатый у тетки в кулаке нож.
Женщина хрипло вскрикнула. Нож точно клюнул вниз, прямо в покрытую татуировками – грудастые красавицы, паруса, якоря – грудь ее мужа. И легко, едва заметно царапнул кожу. Женщина рванулась в сторону, разжала пальцы, уронив глухо брякнувший об асфальт нож. Но на груди ее мужа уже проступила одна-единственная, крохотная капелька крови.
Мужик забился. Его выгнуло дугой с такой силой, что затылок ткнулся в стоптанные подошвы старых ботинок. Он начал извиваться, точно огромная гусеница, придавленная колесом машины. Перекатился на четвереньки. Запрокинул голову и жутко завыл.
Грязно-черные обложные тучи вдруг треснули, и в образовавшийся проем, словно рыцарь во вражескую крепость, ворвалась яркая, круглая луна. Серебристые лучи коснулись лица мужика… череп его затрещал, раздаваясь, и надо лбом взметнулись два туго закрученных рога. Волосы закурчавились, превращаясь в жесткую, колечками, свалявшуюся шерсть. Лицо вытянулось, тоже покрываясь шерстью, а истошный вой перешел в отчаянное, гневное блеяние.
– Бе-е-е! Бе-е-е! – По шоссе, пытаясь стряхнуть с себя обрывки штанов и куртки, прыгал здоровенный черный баран, и его копыта звонко стучали по асфальту.
– Чтоб ты провалилась, ведьма! – гаркнул черт и размахнулся…
– Мама-а-а! – брошенный с силой пушечного ядра четырехлетний малыш перевернулся в воздухе…
Чиркнуло, свистнуло, и стремительно пронесшаяся мимо Танька подхватила его.
– Мама! Мама!
– Василечек! – прыгающая внизу женщина отчаянно простирала руки.
Танька аккуратно спланировала вниз.
– Василечек! – Женщина выхватила малыша у девчонки, поглядела на Таньку с ужасом, словно та и была похитившим малыша чертом, прижала к себе… И торопливо начала кутать в сорванную с плеч куртку. – Василечек! Василечек мой! – словно заклятье повторяла она.
– Ау-у-у! Гау-гау! – разразились яростными воплями кружащие в небесах черти.
– Ш-ша-шшш! – скаля крупные, как булыжники, зубы, главный черт шипел, и в его глазах разгоралось алое пламя пекла. Звучно щелкнули когтистые пальцы. Жалобно блея, баран подбежал к хозяину. Черт вскочил ему на спину… и коленями так стиснул лохматые бока, что баран только судорожно выдохнул да так и застыл с раззявленной пастью. – Всего-то ездовой баран – вместо ребенка! – прошипел черт, и его когти полоснули лохматый бок так, что шкура барана повисла лохмотьями. Баран больше уже не блеял, он стонал… – Думаешь, победила, ведьма? – черт повернул к Ирке увенчанную рогами голову.
Ирка нахально кивнула и… вдруг вытащила из кармана резиновые перчатки, какие надевают медсестры в больницах.
– Я все равно заберу мальчишку! – Пылающие глаза нашли малыша. Василек вскрикнул и ткнулся лицом матери в плечо.
Ирка снова кивнула… и стала невозмутимо натягивать перчатки.
Морду черта перекосила жуткая ухмылка.
– Кто в наших когтях побывал, тот снова вернется! – утробно прогудел он. – Мальчишка вырастет, и я подловлю его – на водке, на наркоте, на деньгах…
Закончить черт не успел. Зависший у опоры электропередачи здухач взмыл повыше и… с размаху рубанул серебристым мечом по проводу. Длинная извилистая молния с треском расколола темноту ночи. Провод дернулся и, извиваясь, как змея, полетел к земле. Ирка прыгнула ему навстречу, ухватилась… и оттолкнувшись ногами, полетела прямо на черта. Тяжелые, с толстой подошвой ботинки с размаху врезались черту в грудь и снесли со спины барана… Черт опрокинулся навзничь и… Ирка всей тяжестью приземлилась ему на живот и со страшным криком ткнула плюющимся искрами проводом прямо в раззявленную пасть! Молнии заплясали между зубами черта.
– А-а-а! – чудовище страшно заорало, молотя по асфальту крыльями и выгибаясь под навалившейся сверху девчонкой.
– Пших! Шши-и! – Беснующиеся молнии с треском вылетели из его покрытых шерстью острых ушей, затанцевали на кончиках рогов. – Шах! Шабах! – словно золотисто-серебряные спицы прокололи тело черта насквозь.
– А-а-а! – из пасти вырвался пронзительный вопль… тело главного черта принялось чернеть… и осыпаться мелкой сухой золой.
– А-а-а! – новый вопль наполнил воздух; истошно голося, мелкие черти клубились в ночном небе.
Стоящая по колено в золе черноволосая девчонка выпрямилась.
– Ну? – гаркнула Ирка, запрокидывая залитое потом и измазанное гарью лицо – в руках ее бился и стрелял электрическим пламенем провод. – Кого еще интересует этот мальчик?
Ночь над шоссе снова наполнилась пронзительным воплем… и опустела. Погасли мельтешащие огни, затихли крики, спряталась за тучи луна. Темнота грязно-черным куполом висела над опустевшим шоссе. Только баран цокал копытами и жалобно блеял.
