чертыхался: опять скверный уголь…
– Чего тебе? – спросила проводница.
– Ужин-то сделай…
А когда она сделала ужин и заглянула в купе, чтобы пригласить майора, тот уже спал.
Они поужинали.
Василий, дежуривший прошлую ночь, прилег на скамье. Он теперь был в первом состоянии. Не ревновал. И любил жену. Хотелось сказать ей что-то нежное, но клонило в сон. Вагон покачивало. Дела были сделаны. Он ласково взглянул на нее.
– А если разобраться, мы ведь хорошо живем… Верно?
– Верно, – сказала проводница и погладила его рукой.
Глаза Василия закрывались.
– Как там дети? – вздохнула проводница.
– Мать присмотрит.
– Надо ей купить чего-нибудь, Василий.
– Можно.
Теперь он спал. А она сидела возле. Поезд вместе со всем составом как бы тихо запел, зазвенел. Пошли на подъем.
Она думала о детях. Затем о Василии. Затем об этой замечательной жизни на колесах, в которой нет- нет и встречаются люди, и рассказывают, и делятся с ней.
Она дремала и не дремала – привыкла с годами.
– Тормозит… Станция… – прошептала она, вся еще в каком-то сладком сне.
И тут же спохватилась:
– О господи. Узловая!
Она поняла, что уже утро и что четыре ночных часа пролетели. И людям сходить. И майору сходить, не проспал ли?.. Она выглянула – нет, не проспал. Майор уже стоял с чемоданом и с сумкой.
Она кинулась в купе, схватила там сахарницу, красивую, с надписью о фирменном поезде, – что она еще могла? – и к майору. Улыбалась заспанным лицом, а руками заталкивала сахарницу к нему в саквояж.
– Подарок это. На память это. С детства люблю что-то дарить… Вспоминать меня будете.
Майор молчал, недоуменно пожал плечами.
– Хоть небольшая, – сказала она, – все же дружба меж нами была.
Майор не знал, что сказать.
И сошел с поезда, все еще улыбаясь и пожимая плечами.
Она разглядывала Узловую. Когда прибыла тележка с углем, Валя закричала громко и звучно:
– Угля не возьмем! Брали уже… Разворачивай телегу!
Затем она увидела сонного милиционера. Тот дремал стоя, нахохленный, зябкий и весь какой-то несчастный.
– Эй, миленький!
Милиционер вздрогнул.
– Миленький! Чего ты раскис?
И милиционер почувствовал излучение какой-то необыкновенной силы. Он и не заметил, как распрямился. Он вытянулся в струну. И ждал, что еще она ему крикнет.
