Ее прищуренные золотистые глаза метали молнии. – Если ты используешь моего отца в качестве бухгалтера, это не дает тебе права…
– Минуточку, юная леди. – Внезапно он и в самом деле рассердился, и на минуту она ощутила глубокое удовлетворение от того, что задела его наконец за живое. – Мои отношения с твоим отцом не имеют ничего общего с темой нашего разговора. На самом деле я ценю его как близкого и верного друга, и мне бы и в голову не пришло…
– Ну, а по‑моему – пришло! – Судя по изумлению, мелькнувшему на его загорелом лице, он не привык к тому, чтобы его перебивали. Оба они на минуту замолчали, а затем она, откинув голову назад, взглянула снизу вверх в его хмурые глаза. – Я вовсе не шпионила за тобой, как ты гадко выразился! Это мой сад и мой гамак, я здесь у себя дома. Откуда мне было знать, что ты выбрал именно этот вечер для того, чтобы смешать кого‑то с грязью?
– Если ты имеешь в виду Анну, то думаю, ты слегка драматизируешь ситуацию. – В его голосе слышалось напряжение. – Если эта леди что‑то и чувствовала, в чем я лично очень сомневаюсь, то это не более чем уязвленное самолюбие.
– Как ты можешь так говорить? – Келси потрясенно уставилась на него, и в огромных янтарных глазах, обрамленных густыми золотистыми ресницами, застыла неприязнь.
– Я имею право так говорить, потому что это правда, – уверенно бросил он. – Тебе, девочка моя, предстоит еще многое узнать о жизни, и сомневаюсь, что колледж, в котором ты учишься, даст тебе в этой области существенные познания. Выбрось из головы свои детские предрассудки, будто Анне я хоть в какой‑то мере дорог. Она чрезвычайно честолюбивая и алчная женщина, а мое богатство и влияние обладают притягательной силой. Только и всего.
– Я тебе не верю! – (Его карие глаза стали совсем черными.) – Ты просто хочешь как‑то оправдаться, вот и все. Я не дура и отлично все поняла.
– Неужто? – Он оглядел ее неторопливым взглядом, и на его твердо очерченных губах мелькнула холодная улыбка. – Счастье твое, что я – гость в доме твоего отца, Келси. На этом свете не найдется женщин, которым бы удалось безнаказанно говорить со мной так, как это позволяешь себе ты.
Она нервно облизнула внезапно пересохшие губы, и этот жест не ускользнул от его пронизывающего взгляда. Она всегда испытывала почтительный страх перед этим другом своих родителей, и теперь ей впервые удалось понять, в чем тут дело. От стоявшего перед ней высокого, широкоплечего мужчины исходила такая пугающая, мощная, физическая сила, что по спине у Келси пробежали мурашки.
Он тревожил ее постоянно, с тех самых пор, как она впервые по‑настоящему обратила на него внимание – было это около двух лет назад. Ей тогда исполнилось пятнадцать, и в том непонятном чувстве, которое он у нее вызывал, она теперь распознала страх, смешанный с волнением. Она, как правило, избегала его в те нечастые выходные дни, когда он появлялся у них в загородном доме, каждый раз в сопровождении новой женщины. Он был воплощением мужского начала, а потому был опасен.
– Хочешь, я докажу тебе, что прав? – Он, казалось, читал ее мысли, и она молча вытаращила на него глаза. – Я намекну Анне, что она может, как и предполагалось, провести здесь остаток уик‑энда. Всего лишь намекну. – Келси хотела что‑то возразить, но он властным жестом заставил ее замолчать. – Обещаю, что не отступлюсь от своих слов и не буду ее каким‑либо образом принуждать. Если, как ты считаешь, ее сердце разбито, по‑моему, будет естественно предположить, что она откажется и немедленно уедет домой. Правильно? – (Келси медленно кивнула.) – С другой стороны, если прав я, она, вероятно, перестанет разыгрывать обиженную и вцепится в то, что чуть не потеряла, мертвой хваткой. Согласна?
– А откуда мне знать, что ты не попытаешься ее уговорить?
Он молча посмотрел на нее долгим взглядом, и в его холодных глазах было такое выражение, что она вдруг вся сжалась.
– Не искушай судьбу, пчелка моя! – Его голос был вкрадчив и ровен, но в тоне явственно слышалось предостережение, еще более зловещее оттого, что он назвал ее домашним прозвищем. Она смутно помнила, как три‑четыре года назад он сказал, что необычный золотистый оттенок ее каштановых волос напоминает по цвету бархатистый пушок пчелы, и с тех пор ее стали звать “пчелкой”.
Она вспыхнула и ничего не сказала, а он, еще раз окинув ее на прощание взглядом, медленно удалился – все его движения были такими же плавными и неторопливыми, как ленивая поступь царя крупных кошачьих.
После этого время для нее потянулось мучительно медленно. Воздух был по‑прежнему напоен приторными ароматами позднего лета, которые приносил с собой ветерок, насекомые деловито сновали в кустах и на клумбах, легко взмахивая перепончатыми крылышками в душном воздухе, но, как ни старалась Келси углубиться в книгу, к которой потеряла всякий интерес, ее мысли вновь и вновь возвращалась к Маршаллу и Анне. Уик‑энд, когда можно расслабиться и примириться со всем вокруг, оказался испорчен, а виноват в этом он! Деспотичная, самодовольная свинья, злобно подумала Келси, обнаружив наконец, что в третий раз начала читать один и тот же абзац.
К ужину она сумела взять себя в руки. Она всегда очень любила эти вечерние минуты, когда ее родители и гости, если они были, собирались выпить перед ужином вина в большой гостиной; через открытые стеклянные двери из живописного сада, где сгущались вечерние сумерки, доносилось щебетание устраивающихся на ночлег птиц.
Когда Келси вошла и налила себе шерри, Маршалл сидел и увлеченно беседовал о чем‑то с отцом, а Анны нигде не было видно.
– Ну, вот и ты, доченька. – Мать похлопала рукой по стеганому бархатному сиденью дивана, приглашая Келси сесть рядом. – Похоже, сегодня ты сгорела на солнце. А как по‑твоему, Маршалл?
Взгляд темных глаз Маршалла медленно скользнул по золотистой коже ее лица и окинул всю ее складную фигурку; на его лице застыло учтивое выражение, но в блеске карих глаз был тайный смысл, непонятный матери.
– Она, как всегда, прелестна. Рут. – Сказав это, он снова повернулся к отцу, но не раньше, чем она уловила в его взгляде явную насмешку и вызов: из сада вошла Анна с огромным букетом распустившихся роз. – Анна хотела поставить у себя в комнате розы.
Келси заставила себя поднять глаза и увидела совсем рядом его насмешливое лицо. Одна черная бровь безжалостно‑насмешливо поднялась, и девушка, чуть заметно покраснев, опрокинула остатки шерри себе в рот, отчего у нее на глаза навернулись слезы.
– Чудесные цветы, правда? – с улыбкой спросила она Анну, но брюнетка не сводила своих раскосых голубых глаз с улыбающегося лица Маршалла, и в этих холодных, как сталь в голубых глазах застыло откровенное вожделение.
Ужин был для Келси сущей пыткой. Она с трудом вытерпела этот час пустой светской болтовни: все время перед ней стояло холодное смуглое лицо Маршалла, сияющее довольной усмешкой, ее растерянность его откровенно забавляла.
Как только ей удалось улизнуть из дома, она выбралась в сад, туда, где на фоне изжелта‑багрового закатного неба чернели силуэты знакомых деревьев и кустов. Присев на длинную деревянную скамью подальше от освещенного дома, она отдалась во власть тишины и гармонии, что царили в спящем саду. Они окутали ее блаженной пеленой, а тем временем небо над головой стало угольно‑черным, и над затихшим миром раскинулся покров ночной темноты.
За все свои семнадцать лет ей еще не приходилось ощущать себя такой неотесанной и наивной девчонкой. Почему у нее не хватило ума ни во что не вмешиваться? Все это в любом случае совершенно ее не касается. Она выставила себя перед ним дурой, и хотя холодная логика убеждала ее, что это неважно, на самом деле это было важно. Ужасно важно.
– Так и знал, что найду тебя здесь. Она медленно обернулась на низкий, сочный голос: Маршалл стоял, прислонясь к свилеватому стволу старой ивы, черная тень которой скрывала
