очнулась и увидела, что он стоит у постели на коленях; в темноте его лицо казалось расплывчатым белесым пятном.
– Маршалл, ты вернулся… – Замешательство, вызванное бурными событиями последних суток, не позволяло ей спокойно осмыслить увиденное, но, инстинктивно протянув к нему руки, чтобы обнять, она обнаружила, что он промок до нитки. – Маршалл! – Она села в постели и поспешно включила ночник. – Ты ужасно выглядишь.
– Плевать. – От холода его голос дрожал; в тусклом свете ночника было видно, что его смуглое лицо посерело и осунулось, вода струйками стекала у него по шее и капала с черных волос.
– Ты должен принять горячую ванну. – Она обеспокоенно оглядела его, но он покачал головой; его зубы стучали.
– Нет. Я должен с тобой поговорить. Мне нужно было давным‑давно кое о чем тебе рассказать, но я думал… – Он вдруг оборвал себя. – Я допустил много ошибок, Келси, и, может быть, их уже не исправишь, но все равно мне нужно с тобой поговорить. Ты должна меня понять.
– Только после ванны. – Она думала лишь о нем и совсем забыла, что прозрачный шелк практически не скрывает ее наготы, когда бросилась в ванную и стала наполнять ванну горячей водой, от которой шел пар. Он остался стоять там, где стоял, и следил за ней взглядом, полным безнадежного вожделения. Он вернулся! Больше она ни о чем не могла думать.
– Маршалл, пожалуйста, иди сюда… Ты простудишься.
– Келси…
– Маршалл, пожалуйста.
Уловив в ее голосе нотки отчаяния, он покорно склонил голову и медленно побрел в ванную, машинально сбрасывая на ходу промокшую одежду; его лицо свела судорога. Несмотря на озабоченность, она, увидев его большое, поджарое, мощное тело, осознала, что почти раздета, и ее бросило в жар. Его смуглая, поросшая черными волосами грудь блестела под люминесцентными лампами, и, хотя Келси понимала, что ей следует уйти, она осталась на месте, как пригвожденная, не в силах шевельнуться: она упивалась его видом.
Его большие руки теребили пряжку пояса, но пальцы замерзли, и пряжка никак не расстегивалась, тогда он повернулся к ней:
– Ты бы не могла?..
– Да, конечно. – Она, не колеблясь, шагнула вперед, хотя в душе была далеко не уверена, что сможет ему помочь; так и получилось. Приблизившись, она застыла в нерешительности, не в силах заставить себя проделать столь интимную процедуру. – Маршалл? – От смущения ее щеки зарделись, и она подняла глаза на него; он нежно взял ее руки в свои, поднес к поясу и неспешно, но настойчиво помог ей расстегнуть пряжку.
Когда последняя одежда упала на пол, его тело лучше всяких слов сказало ей о том, как она ему нужна, и на этот раз он в свою очередь поспешно отвернулся, быстро забрался в ванну и, закрыв глаза, лег в воду, от которой поднимался пар; под его высокими скулами играл тусклый румянец. Она села рядом на пол, ей хотелось плакать, хотелось что‑то сказать, но она не сделала ни того, ни другого. Через какое‑то время цвет его лица восстановился; он согрелся, и конвульсивная дрожь, бившая его большое тело, стихла.
– Прости меня, Келси, это не брачная ночь, а черт знает что. – Услышав его низкий голос, она вскинула голову навстречу его взгляду и увидела, что его лицо исказила гримаса какого‑то чувства, но какого именно – она понять не могла.
– Ничего страшного. – Это были жалкие слова, но лучше не придумать.
– Да какое там, черт побери, “ничего страшного”! – Он увидел, как она вздрогнула, и понизил голос. – Я думал быть таким чутким, таким снисходительным, чтобы все прошло мило и гладко, а вместо этого… – Он издал свой характерный отрывистый смешок, в котором не чувствовалось веселости. – При имени Джейд…
– Это я виновата. – Она уже не знала, что и сказать.
– Нет, ты ни в чем не виновата. – Внезапно он сел и потянулся за полотенцем, потом встал и вышел из ванны, а она одновременно поднялась с коврика.
– Маршалл… – Ее переполняли неистовая любовь, желание помочь ему, сделать так, чтобы ему стало лучше, чтобы с его лица исчезло это печальное, затравленное выражение, от которого складки по углам его рта превратились в глубокие борозды. – Маршалл, не прогоняй меня, пожалуйста.
– Не прогонять тебя? – Он изумленно уставился на нее. – У меня и в мыслях нет тебя прогонять.., если бы ты только поняла…
– Тогда поцелуй меня. – Испуг и замешательство предшествующих часов исчезли, на смену им пришло нестерпимое желание быть с ним рядом и произвести какое‑нибудь, какое угодно впечатление, лишь бы расшевелить его холодную сдержанность. Она шагнула к нему и обхватила руками за шею. – Пожалуйста. – Больше ей этого было не вынести.
– Келси! – Это был стон неистового желания, и когда она прижалась к нему, дрожь, бившая его, передалась ей. – Мне нужно с тобой поговорить, я не могу нормально думать, когда ты…
– Я не хочу, чтобы ты думал. – (Когда он поднял руки, чтобы высвободиться из ее объятий, полотенце соскользнуло на пол, открыв его желание.) – Я хочу, чтобы ты меня хотел.
– Хотеть тебя? – Вздрогнув, он привлек ее к своему мощному телу и впился губами в ее губы; этот жаркий, свирепый поцелуй пробудил в ней что‑то древнее, глубоко спрятанное, и оно вспыхнуло ярким пламенем, пожирая ее. – Ты представить себе не можешь, моя хорошая…
Забыв обо всем, она беспомощно прильнула к нему, а его горячие губы раздвинули ее губы и проникли вглубь; в страстном порыве его дрожащие руки сорвали тонкий шелк с мягких изгибов ее тела, и она спрятала лицо у него на груди с нечленораздельным возгласом: “Маршалл.., пожалуйста…'
Железное самообладание Маршалла, так долго удерживавшее его от последнего шага, рухнуло перед лицом ее безоговорочной покорности. Келси лишилась способности мыслить: весь мир для нее сосредоточился в этом мужчине, ее муже. Кроме Маршалла, вокруг не существовало ничего.
Схватив на руки ее трепещущее тело, он, жадно целуя ее в губы, отнес на кровать и, положив на мягкую постель, жадно всмотрелся в ее золотистую наготу. “Какая красота, какое совершенство…” На мгновение ей захотелось укрыться от этого огненного взгляда, но вот его руки и губы принялись ласкать и целовать округлые изгибы ее прелестного тела, и с этой минуты для нее исчезло все, кроме волн чувственных ощущений, которые захлестывали ее сильнее и сильнее. Она желала его больше жизни.
Он был с ней терпелив – всю меру этого терпения она оценила лишь много времени спустя, когда он открыл перед ней все свое искусство любовника, но в ту ночь его прикосновения были нежны и в то же время настойчивы, они подготавливали ее к всепожирающему наслаждению, которое им было суждено испытать и подобного которому она не могла себе и вообразить.
Когда он подмял ее под себя и вся мощь его тела уперлась в ее мягкую плоть, она, повинуясь женскому инстинкту, прильнула к нему, ее руки крепко обхватили его широкие плечи, а потом спустились на мускулистую спину, она изогнулась навстречу ему, вторя движениям его тела. На мгновение от страха перед неизведанным у нее перехватило дыхание, но он, тяжело дыша, покрыл ее лицо обжигающими поцелуями, и страх исчез.
Она услышала свой голос, жалобно выкрикнувший его имя в тот миг, когда она ощутила тупую боль, но после этого наслаждение, которое она начала испытывать, все нарастало, пока не стало мучительным, почти невыносимым.
От его ненасытной, яростной власти не было избавления, но она его и не
