Опять она о своей семье. Что ж, ехать им долго, нужно же о чем-то говорить в дороге,
– И много у вас братьев?
– Четверо. Я в семье старшая.
– Судя по всему, у вашей матери был хлопот полон рот.
– Знаете, мне трудно об этом говорить. Все случилось очень давно. Моя мать умерла при родах, когда мне было девять лет…
– Боже!.. – У Дэна на мгновение остановилось сердце, когда он услышал, с каким трудом она старается придать своему голосу деланную беззаботность. – Меган…
– Я не переношу, – с нажимом произнесла она, – когда люди, узнав об этом, начинают обращаться со мной иначе. Так что не нужно сочувствия, не нужно внезапной доброты. Договорились?
– Вот как? Неужели обычно я с вами настолько жесток?
– Без комментариев!
– А что стало с ребенком? – неожиданно спросил Дэн.
Меган повернула голову; она была приятно удивлена, хотя и не желала этого. Многие на его месте не стали бы задавать такой вопрос.
– 'Ребенку' сейчас шестнадцать. Он хочет стать инженером.
– И вы сами растили его?
– В основном о нем заботилась я. Отец был постоянно занят на ферме, а старшие мальчики мало им интересовались. Но я любила с ним заниматься. Или, лучше сказать, я любила его.
'Да, – подумал Дэн, – повезло ее братьям, раз у их сестры такая широкая душа'.
– Меган, я имею некоторое представление о том, что это такое. Мой отец умер, когда я был примерно в том же возрасте, что и вы в то время.
– Ох, простите меня…
Ей вдруг стало легче после его слов, хоть она и сама не знала, почему. А может быть, знала. Ей стало легче оттого, что она не одна. Печальное детство накладывает на человека отпечаток: он становится не таким, как все. Или, по меньшей мере, ощущает себя не таким.
– А теперь, – решительно заговорил Дэн, желая переменить тему, – давайте включим радио. Какую музыку предпочитаете? Или лучше выпуск новостей?
– Нет-нет, музыку, – поспешно ответила Меган. – Новости угнетают.
Он засмеялся и включил приемник, настроенный на волну классической музыки. Вообще-то Меган никогда не была поклонницей классики. Но в салоне машины было тепло, и мягкая музыка убаюкивала ее; мысли уносились куда-то далеко. Ехали они долго, и Меган продремала большую часть времени. Когда она вновь открыла глаза, от яркого солнца остался только отсвет на горизонте.
– Наконец-то вы проснулись, – негромко произнес над ее ухом мужской голос.
Меган, еще не до конца придя в себя, резко повернула голову и увидела профиль Дэна, вырисовывающийся на фоне вечернего летнего неба. Она моргнула в замешательстве и только тогда вспомнила, где находится.
Дэн сбросил скорость, сняв руку с руля, и от этого движения Меган растерялась еще больше. Прическа ее рассыпалась, и ей смертельно хотелось в ванну.
– Сколько сейчас времени? – зевнув, спросила она.
– Скоро десять. Мы опаздываем. Проторчали в пробках черт-те сколько. Я позвонил из машины брату, а вы даже не проснулись.
Ему тогда почти хотелось разбудить ее. Ей, по-видимому, снился какой-то необычный сон, потому что она тихо постанывала и ерзала на сиденье так, что Дэну было исключительно трудно сосредоточиться на управлении машиной.
– Он рассердился?
– Да нет, конечно. Просто сказал, что они, может быть, сядут за ужин без нас. – Дэн увидел, как вытянулось лицо Меган. – Сожалею.
– Тут ничего не поделаешь. Как вы думаете, у меня будет время принять ванну?
– Сомневаюсь. Но не беспокойтесь. Вы и сейчас… прекрасно выглядите. – Его взгляд невольно устремился на ее стройные бедра, и он поспешно отвернулся. – Просто великолепно.
Под колесами зашуршал гравий, Меган показалось, что они проехали по гравийной дороге не одну милю. И только когда на горизонте показался дом, золотисто-розовый в свете заката и похожий на волшебный замок из сказок Диснея, она поняла, что путь окончен.
– Боже правый! – прошептала Меган и подалась вперед, чтобы лучше видеть. – Глазам своим не верю! И вот здесь вы живете?
– Когда-то здесь жил, – поправил ее Дэн.
– Сколько лет этому дому?
– Северное крыло построено во времена Генриха VII. – Дэн переключил скорость. – Другие части пристраивались позднее. Единством стиля он не отличается, но в целом сойдет, а?
– Еще бы! – выдохнула Меган.
